– Ой, да хватит такую рожу корчить, – сказал Элиас и внезапно схватил калеку за нос. – У-у-у, какие мы мрачные буки. Тянем-потянем.
– Перестадь демедленно, – прогнусавил недовольный Астре. – У медя в руках здороведдая иголка, если ты де заметил.
– Ну, кольни меня! Кольни! – с чувством сказал Элиас, подставляя щеку.
Астре хрюкнул, не выдержал и рассмеялся. Воспитатель из него получился никудышный.
– Вот, другое дело! – обрадовался парень. – А то такая физиономия мрачная была, как будто сажей тебя намазали. Ты не сердись, я же нечаянно! У меня просто руки замерзли, ну я и… погрел на совесть. Ты меня знаешь, я все люблю хорошо делать!
– И откуда, интересно, у тебя такая привычка? – спросила Сиина, скребнув ложкой густой бело-желтый мед. – Все ты приучен делать хорошо, а получается вечно так, будто штаны через голову снимаешь.
– Это у меня от папаши такое желанье, – сообщил Элиас. – Только таланта папашиного у меня нету. Батя у меня часовщиком работал, ну, пока не ослеп наполовину, так он говорил: «Все делай хорошо, а иначе лучше совсем не берись». У него каждая вещица до того добротно придумана была, что и сто лет ей сносу не видать. Он даже хитрые часы как-то смастерил для самого императора! Наверное, так и тикают где-нибудь во дворце, народ пугают. Только я не знаю где. Там на каждом этаже штуковины заводные с секретами. Полжизни бы отдал, чтоб папашины часы посмотреть…
– А ты мне ни разу про него не говорил, – заметил Астре и пожалел о сказанном, ощутив поток приглушенной боли со стороны прималя.
– Так он помер давно… Уж лет семнадцать по весне будет. Мне и пяти годков тогда не было. Четыре с хвостиком. Маманя растила. Что меня, что братьев. Вот их он и поучал хорошо все делать, только бестолковые у меня братья уродились. Один на море утонул, второй повелся с какими-то бандитами, да так его и не видели с тех пор. Остались я и маманя. А дальше ты знаешь.
– А я все думаю, чего он про винтики да шпунтики свои бурдит, – сказал развесивший одежду Зехма. – Как слово, так колесики, как другое, так шестеренки. А где то, там и это. Где шпунтики, там и часы. Стало быть, неспроста все это. Потому как человек незнающий про винтики и не слыхивал. А этот слыхивал. Вот и слыхивал потому, что папаша у него был часовой мастер. Теперь вот понял я, а то думал, дурной он просто.
– Эй, Зехма! Я вообще-то все слышу! Хватит про меня так говорить, как будто я с собакой вместе за дверью остался! – обиделся Элиас.
Сиина подошла к нему с растопленным медом и осторожно намазала ожоги. Сладко запахло липой.
Элиас, кажется, вообще не обращал внимания на боль. Пока Сиина сосредоточенно водила по пальцам липкой смесью, он смотрел на нее, как на главное чудо света. Потоки эмоций от него исходили не такие, как от влюбленного Марха, но восторженные, как будто сам факт наличия в доме девушки казался Элиасу приятным до безумия.
– Погоди-ка, – насторожился Астре, когда Сиина торопливо пошла к умывальнику, держа одну ладонь над другой, чтобы не накапать. – Семнадцать, да еще четыре с хвостиком. Элиас, а сколько тебе лет?
– Так двадцать второй круг уже стрелочки мои тикают, а ты думал, мне сколько?
– Быть не может, – нахмурился калека. – Ты посчитал правильно? В смысле, только порченым же обычно возраст считают.
– Вот уж только не в семье часовщика! Ты меня не обижай, парень, – сказал Элиас, указательным пальцем ткнув калеку в переносицу, чтобы расправить морщинку между бровей. Он почему-то терпеть не мог угрюмое выражение лица Астре.
Калека открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает о медовом пятне у себя на лбу, но Элиас его опередил.
– Сестра! Я совершил непоправимое! – возопил он, мазнул Астре еще и по носу и подскочил, когда калека все-таки попытался кольнуть его в бок иголкой.
Если бы осенью Марх сказал ему, что он способен на такие дурачества, Астре бы не поверил.
– Почему ты уверен в своем возрасте? – спросил он, когда прималь с хитрым видом устроился на краю сундука.
Сиина прыснула от смеха, увидев, что лоб и нос у Астре блестят, как пирог, намазанный яичным желтком. Она вытерла мед тряпкой и пошла ее сполоснуть, а Элиас взялся объяснять:
– Да я ж вырос в избе, где каждая гречневая крупинка сосчитана была. И не столько от жадности, сколько для порядка. А чего это ты так удивился? Я что, такой на вид молодой?
– А я тоже думала, ровесник ты наш, – обернулась Сиина. – А ты уже вон какой дядя оказался!
– Но я же тобой управлял, – наконец выдал Астре. – Это невозможно. Твое тело отвечало на мои приказы. Твое сознание тоже, а ты старше меня на три года. Цель не должна действовать на тебя.
– Почему? – не понял Элиас.
– Хороший вопрос…
Сиина поставила на стол дощечку и горшок. Сняла с верхушки запеченную корку, разломила на четыре части и сунула каждому в принесенную Зехмой чашку. Над глиняной посудиной поднялся ароматный пар. Каша упрела, пропиталась пряностями и пахла лучше праздничных пирогов.
Все принялись за еду, и какое-то время за столом царило молчание проголодавшихся людей, которым так вкусно, что некогда разговаривать.
Астре не мог выбросить из головы возраст Элиаса. Неужели ограничение Цели действует только до совершеннолетия? Но тогда он знал бы об этом от старших братьев-калек. Почему так вышло? От чего зависит? Астре нутром чувствовал, насколько важно ему понять механизм срабатывания Цели. Если он сможет разгадать его, они будут в безопасности даже от взрослых. Приказы не действовали на Зехму, хотя Астре пытался исподволь управлять им в первые дни, зато Элиас подчинялся. В чем тогда дело? Поднялась планка возраста? Но докуда?
Калека не донес очередную ложку до рта. Он съежился и подавился: Сиину ударила волна боли.
– Уходить надо! – выпалила сестра, вскакивая. – Все-таки идут! Из-за меня идут, точно из-за меня! Надо собираться!
– Ты чего это? – не понял Элиас. – Кто идет? Куда?
– Да дура я! – отчаянно выкрикнула Сиина, хватая сумку и распахивая ларь. – Дура! Дура бестолковая! Сказала я там одной, что к Зехме пойду. Ребеночек у нее порченый родиться должен был. Наверное, проговорилась она. Я ей сказала, чтобы, как подрастет, сюда несла! Муж ее прознал, наверное! Мужиков по деревне собрал или еще чего! Да что вы сидите?!
– А чего ты подорвалась-то? – недоумевал Элиас. – Сама же говоришь, что оно давно уже у тебя не проходит, предчувствие это. Больше трида в грудине ноет, а не случается ничего.
– Это другое!
– Собирайтесь, – скомандовал
