Корми провидца Олья, она наверняка затолкала бы в него половину пирога, но Мунька все делала понемногу и кусочек отделила совсем небольшой. Пирог был слипшийся, недопеченный и приторно-сладкий, поэтому провидец порадовался, что среди вед нет Матрохи и никто не обличит его вранье.
– Благодарю вас, – кивнул он, с трудом прожевав. – Это очень вкусно.
Мунька от похвалы вся покраснела и под хохот подруг выбежала в коридор.
– Ладно, Княжна, не скучай, а мы наряжаться пойдем, раз танцульки обещали, – сказала Олья и, подхватив таз, повела всех прочь из каюты.
На минуту Кайоши остался в одиночестве, раздраженный и весьма озадаченный тем, что после дикого купания у него в самом деле прошла мигрень, но не успел сделать никаких выводов: в каюту вбежала Яни со связкой деревянных катушек, нанизанных на бечевку. Присмотревшись, Кайоши узнал в них части дверных ручек, не то открученных, не то выломанных, и окончательно убедился, что боится людей с большим энтузиазмом и энергией, а Яни по этой части превосходила все население «Мурасаки».
– Ура-а! С днем рождения! – воскликнула она. Потом застыла на пороге, выбежала и постучалась. – Можно войти?
– Да, – вздохнул Кайоши. – Спасибо за поздравление.
– Так, это тебе от меня. – Девочка повесила на шею провидца темно-красное войлочное ожерелье, где каждая бусина была размером с ранетку, и чмокнула его в обе щеки. – А теперь я буду тебе красоту наводить!
– К-красоту? – повторил Кайоши, заикаясь от внезапных поцелуев.
– Ага, – весело кивнула Яни. – Все остальные наверху для тебя стараются, а я сюда пришла. В день рождения надо быть самым красивым в мире! Так что я тебе помогу!
– Позвольте узнать, каким образом? – спросил Кайоши, с ужасом глядя на то, как порченая снимает с бечевки обломки дверных ручек. – Я в общем-то уже одет, и умыт, и расчесан. Право, не стоит об этом беспокоиться!
– Да мне нетрудно! – отмахнулась Яни. – Я знаешь как красиво делаю? Мы тебе сейчас бугудей накрутим! Бугуди – самая красивая прическа в мире! Ее все богатые делают! Я раньше думала, что соахийцы кудрявые из-за бугудей! А Нико говорит, что это от природы… Генхард ужасно расстроился, когда узнал. Надо было ему не говорить. Но я все равно научилась красиво их крутить! Правда, катушек Илановых у меня больше нет… Но это ничего. Эти тоже сойдут.
– Все-таки не стоит. У нас, в Чаине… так не ходят…
– Да это потому, что вы бугудей не знаете! Так, а где тут эта твоя паста, которую ты на голову мажешь, чтобы волосы не разлетались?
Яни схватила со стола расческу, и Кайоши зажмурился от страха.
– Так-так! – Руку девочки перехватил Нико. – Ты что тут делать собралась?
– Бугуди! – радостно сообщила Яни.
– Белка, – принц заглянул девочке в глаза, – ему не нужны бугуди, правда-правда. Он же не соахиец, он чаинец. И еще Кайоши очень не любит, когда кто-то трогает его волосы. Очень-очень не любит, Яни. Ты все поняла?
Девочка почесала затылок и шкодливо улыбнулась.
– Ну ладно, я тогда пойду прикручу бугуди обратно. И она выбежала за дверь, а Кайоши облегченно выдохнул.
– Вот поэтому я и пришел к тебе раньше, чем умылся, – сказал принц. – Так и знал.
– Как же трудно с этим восточным менталитетом, – покачал головой Кайоши. – Я чуть не сорвался.
– Ладно, раз уж мы друзья, послежу, чтоб девчонки тебя не донимали, – пообещал принц. – Буду сегодня твоим личным наемником, Клецка. Торжественно обещаю не подпускать к тебе Морошку.
– Да мне уже все равно, – сокрушенно заявил провидец, посмотрев на бусы, абсолютно не подходившие к платью. – Даже если меня вылижет десяток рысей. Я не сторонник конфликтов, но эти люди понятия не имеют о такой вещи, как личное пространство. Их поведение абсолютно бесцеремонно.
– Клецка, чтоб ты знал, они это делают из дружеских чувств, – пояснил Нико. – Никто бы пальцем о палец не ударил, если бы им было плевать на тебя. Но девчонки есть девчонки. Они перебарщивают.
Принц накинул на Кайоши одеяло и покатил его к лестнице. Кресло вынырнуло из темноты коридора и выехало к залитой солнцем комнате отдыха под стеклянным куполом. Ее не использовали во время затмений, поэтому возле распахнутых дверей на крюках висели замки. Дальше было еще несколько кают, заброшенная столовая и, наконец, подъем на палубу.
Увидев, что произошло с «Мурасаки» всего за одну ночь, Кайоши потерял дар речи. Всюду висели фонарики и разноцветные гирлянды из бумажных цветов и звезд. Трубы паровой машины задекорировали крашеной бечевкой, в стороне юта орудовали повара, а веды, задорно хохоча, таскали блюда кто из корабельной кухни, а кто с жаровен, и запахи съестного вокруг с ума сводили.
Тут и там стояли сдвинутые столы, поднятые из кают, а на них мерцали говяжьи отбивные в вишневом соусе, рыба с лимонами, рассыпчатый рис, завернутый в ломтики сыра, пирожные, бутерброды с икрой и вина всех мастей. На просторном полубаке расставили лавки, да не просто так, а в виде лестницы, чтобы сидящим сзади все было видно. Похоже, Липкуд решил выступать на палубе.
– Спорим, это лучше, чем в храме? – сказал Нико, сорвав бумажный цветок темного-красного цвета и вложив его в ладони Кайоши. – Они от всей души целую ночь это делали. Осита детей учил складывать фигурки, веды кухней занялись, мы с мужиками мебель таскали.
Сын Драконов просветлел, увидев, что появился еще один элемент в поддержку бусам Яни, и его болезнь порядка немного утихла.
– Я никого не просил так стараться, – пробормотал он.
– В том-то и дело, Клецка. В том-то и дело.
Кайоши смотрел на никудышно сложенных животных и птиц, на веселые кривые мордочки, расклеенные на мачтах, на фонарики, не сочетавшиеся ни по форме, ни по цвету, на Морошку в платье, которую привязали на время к фальшборту, и раздражение начало откатывать.
При виде именинника поднялся шум, и все наперебой бросились поздравлять провидца, надевать на шею дурацкие цветочные ожерелья, читать стихи и петь ему песни.
Среди подарков не было ни одного ценного, не считая золотой шкатулки со статуэткой лани, которую преподнесли Доо и Ясурама, но Кайоши вообще не ждал подарков. Эти люди ничего ему не должны. Зачем они столько сил вложили в этот день?
«Чтоб ты знал, – повторил в голове голос Нико, – они это делают из дружеских чувств».
Кайоши вдруг понял, что никто на «Мурасаки» не завидует ему. Никто не хочет оказаться на его месте. Никто не пытается потешить свое тщеславие через дорогие подарки и не думает об этом дне, как о бесплатном обеде или поводе увидеть мэджу и развлечься.
И мир начал трещать по швам. Кайоши перестал внутренне дергаться каждый раз, когда
