— Спи… — прошептал Ньюбет и погладил своего бедного друга по лихорадочно-горячей щеке. — Спи, мой дорогой. Сон — лучшее лекарство, утро вечера мудренее. Не бойся, я буду рядом.
— Черт тебя побери, Ньюби, ну зачем вся эта сентиментальная хуйня… — даже на самом краю могилы белокурый омега оставался верен себе и не собирался менять манеру общения. — Хватит надо мной трястись и причитать как над покойником: во-первых, меня это бесит до усрачки, а во-вторых, еще успеешь… Если хочешь сделать доброе дело, ступай пожрать и передохнуть, а ко мне пришли Текса.
— Текса?
— Да, Текса. Какую букву в его сложном имени я выговорил непонятно?
Ньюбет улыбнулся, нисколько не обидевшись: наоборот, ехидство Тони и бранные словечки казались ему добрым знаком… Вдруг доктор ошибся в прогнозах, и для милого омеги еще не все потеряно?
«Он ведь совсем еще молод, ему бы жить да жить, с такой-то красотой!»
— Хорошо, Тони, не злись. Текс сейчас придет, а я, пожалуй, пойду выпить кофе с пудингом. О чем ты хочешь говорить с моим мальчиком?.. Впрочем, что мне за дело до ваших секретов… вам обоим сегодня досталось… Ох, если бы а-мистер Даллас был здесь! Чуяло мое сердце, что добром все это не кончится!
— Ньюби, ты опять за свое? Ты видишь, у меня язык во рту еле шевелится, как раздавленная змея, хочешь дождаться, пока меня параличом разобьет? Морфин-штука коварная. Мне нужно поговорить с Тексом, пока боль притуплена, а мозги еще варят. Завтра я буду мало отличаться от картофеля в твоем огороде…
Тексу, которого Джек едва ли не силком усадил за стол ужинать, кусок в горло не лез. После всего, что с ним успело приключиться за последние двое суток, на еду просто не оставалось сил, да и аппетита что-то не было, когда перед глазами все еще стояли белое перекошенное лицо истекающего кровью Тони и черные провалы глаз альфаэро, в которых плескалась боль близкой разлуки.
Он так бы и задремал над тарелкой, если бы Ньюби не тронул его за плечо:
— Иди к Тони, он хочет что-то сказать тебе.
— Как он? — участливо спросил Текс, опасаясь, что ответ его не порадует. Но Ньюбет проявил мудрость и мягко подтолкнув его к дверям гостевой спальни:
— Говорить в состоянии, и даже ругаться может. Только обещай, что не станешь на него сердиться за это.
— Обещаю. — кивнул Сойер, поспешно поднялся из-за стола и пошел к раненому.
Тони лежал на широком ложе, где они с Ричардом провели самую странную брачную ночь в истории Сан-Сабастана. Он по-прежнему был бледен, как смерть, но глаза его смотрели ясно и рука, которой омега поманил к себе ковбоя, двигалась уверенно.
— Сядь, Сойер, сядь и внимательно слушай и запоминай, что я тебе расскажу…
Текс послушно присел на край кровати и, стараясь не смотреть в упор на Куина, вперил взгляд в узоры на индейском покрывале.
Тони некоторое время собирался с силами — как он ни храбрился, разговоры давались ему нелегко; действие капель ослабевало, и внутренности порой ощущались так, словно в них ковырялись каленым железом…
Момент для беседы тоже был не самым подходящим, Ньюбет прекрасно это выразил в емкой фразе — «вам обоим сегодня досталось!»
«Ах, Ньюби, Ньюби, добрая ты, святая душа… — грустно вздохнул про себя омега. — Ты даже не представляешь, как нам досталось, и еще достанется! Со мной-то уже кончено, осталось недолго, а вот бедняга Текс будет хлебать дерьмо полными ложками, особенно если Декса все-таки вздернут или пошлют на каторгу…»
— Начну, пожалуй, с самого неприятного, об интересном поговорим чуть позже, если у меня хватит сил…
Тони поднял руки — ему казалось, что на каждом запястье висит по чугунной гире — и снял с шеи овальный медальон на цепочке. Эта безделушка из позолоченного серебра, с выдавленной на крышке монограммой, несла на себе отпечаток тонкого вкуса и аристократического изящества, как и все личные вещи Энтони Куина. Омега нажал на скрытую боковую пружинку, крышка поднялась, и Тони протянул медальон Тексу:
— Держи. И позволь представить тебе о-мистера Дэнниса Куина-Далласа, семи лет от роду, в настоящее время проживающего в Новом Орлеане, на попечении некоего мистера Марсдена. Посмотрите на него внимательно, мистер Сойер а-Даллас… посмотрите и скажите мне честно и откровенно: станете ли вы новым папой этому ребенку? У него нет никого на свете, кроме меня, Декса и… тебя.
Откровение Тони стало для Текса настоящей неожиданностью. И неожиданностью тем более неприятной, поскольку из его уст ясно прозвучало полное имя мальчика, свидетельствующее о том, что его отцом является Ричард…
Сойер взял медальон и всмотрелся пытливым взглядом в тонко выписанные черты ребенка, силясь и одновременно опасаясь обнаружить в них портретное сходство с дорогими ему чертами мужа. Но мальчик был словно копией самого Тони — так же белокур и светлоглаз, и даже овал лица в точности повторял мягкие линии Куина. Ничего, ни единой черты, позволившей бы Тексу заподозрить Далласа в настоящем, кровном отцовстве. Но вопрос, пропитанный ядом ревности, все-таки вертелся на языке:
— Это… это ваш с ним бас… кхм… внебрачный сын? — он все-таки своевременно поправился, не желая оскорблять слух умирающего обидным словечком «бастард». И, видя некоторое замешательство Куина, и новую болезненую судорогу, исказившую его черты, поспешно добавил:
— Я ничего не имею против, просто… просто хотел бы знать получше… что за история была у вас с ним… и почему он не женился на тебе, раз такое дело? Он мне ничего не рассказывал про то, что у него есть уже дети… — с этими словами, Текс непроизвольно дотронулся до живота, теперь уже по-настоящему испугавшись возможного зачатия — что он будет делать, если ребенок уже у него в животе, а Ричард так и не вернется к нему и сгинет где-то или того хуже?..
— Ох, блядь, этого я и боялся… — простонал Тони и вытер со лба снова выступившую испарину. — Ревность-хуевность, и права частной собственности на Ричарда Далласа. Но погоди судить опрометчиво. Дэнни — мой сын, что правда, то правда. Но это… это не ребенок Декса. Чтоб ты знал — Декс вообще детей не любит и никогда не стремился стать отцом. Так что если он тебя счастливо обрюхатил, ты точно станешь первым счастливчиком, взрастившим семя Черного Декса.
Сказав за один присест слишком много слов, омега задохнулся, закашлялся и на губах его выступила розовая пена… он стер ее, с испугом посмотрел на руку и благодарно
