Парень честно стоял зажмурившись, пока сильные руки альфаэро не увлекли его вниз. Сойер хотел было лечь ничком на шкуры и травы, неизвестно откуда взявшиеся в хижине, но Ричард воспрепятствовал ему и усадил верхом на свои бедра. Головка члена тут же толкнулась в плотное кольцо мышц и раздвинула их так же легко, как рука — кожаный полог хижины, утонув во влажном горячем соке омеги.
Текс лишь на мгновение замер, приноравливаясь к позе, такой привычной для ковбоя, проводящего по много часов в седле, потом задвигал поясницей и начал слегка приподниматься и опускаться, как если бы сидел на лошади, идущей размеренной рысью. Слегка поджимая ягодицы, он ощущал, как внутри тела горячо ходит мощный ствол, ощущал толчки крови в нем и острую дрожь удовольствия, когда головка прокатывалась по самой глубине ануса, задевая там какие-то особенно сладкие струны. Его член при этом тоже оказался в выгодном положении — руки мужа ласкали и нежили его, даря отдельное наслаждение…
— Оххх, Дики… теперь езда верхом всегда будет мне напоминать об этом… и я буду просить тебя делать так каждую ночь… и не только так, но и в тайную щель тоже… — скользя ладонями по увлажнившейся от пара груди мужа, честно признался ковбой. Подхватив со шкуры несколько жестких травинок, он игриво провел ими по соскам Ричарда и наклонился вперед, желая дотянуться до них языком и губами…
Да, скачка была жаркой, и обещала продлиться долго — узел в основании члена, набухавший все больше и готовый вот-вот превратиться в замок, не позволял ошибиться в этом.
Альфаэро только усмехался нежно и жадно, слушая омежий любовный лепет из уст своего ковбоя, который всего пару часов назад примерял на себя роль неумолимого похитителя невинности, а теперь выплясывал на его стержне и, получая много, жаждал еще большего… Ричард не отставал и, отвечая на признания мужа, то убыстрял, то замедлял движения, то проникал глубже, то почти выскальзывал наружу, и эта дразнящая ласка особенно возбуждала Текса.
Теперь, когда их тела основательно притерлись и приспособились друг к другу, у омеги исчезла всякая боль, а вместе с болью улетучился и страх альфы сделать что-то не так, повредить любимому в порыве страсти.
— Оооо, Текс, мой Текс, дааа, сейчас… — выдохнул он, чувствуя, что кончает, и тесно прижал мужа к себе, сливаясь с ним в одно целое:
— Ты мой! Только мой!
Ароматный пар поднимался к потолку хижины и, усиливая сладострастие, навевал обоим чудесные мечты и видения.
Ричард выпустил в него свой первый сок, и тут же узел его члена расширился, а мышцы ануса судорожно сжались вокруг него и под ним, замыкая сцепку в крепкий неразрывный союз двух тел. Внутри него будто расцвело огненное облако, Текс выгнулся, запрокинув голову:
— Да… да! Дики… оххх… — и залил живот и грудь альфы тягучими каплями. — я весь твой, да… и ты… ты мой до конца моих дней!
Он немного отдышался и, потянувшись вперед, провел пальцами, смоченными в жемчужном пряном соке по губам Далласа, и, вспомнив внезапно, как тот посмотрел на него и сына вождя, когда они только обнялись, испытал глубокое раскаяние в том, что вообще посмел возжелать кого-то еще, кроме законного мужа.
— Клянусь, Декс, клянусь, что больше не взгляну ни на одну омежью задницу! Это все моя вина, моя чертова альфья гордыня…
Запоздалое раскаяние всегда лучше его полного отсутствия — так не раз говаривал Ньюби, приучая Текса и Марка отвечать за детские шалости, а позже и за более серьезные проступки. Но Сойер дорого заплатил бы за то, чтобы сегодня ему вообще не нужно было ни в чем раскаиваться перед мужем.
Однако, река времени не может поворотить вспять свой поток, и что сделано — то сделано. Зато теперь он мог сравнить то, что переживал, уступив своей омежьей части, в объятиях альфы, и что сам испытал, как альфа, покрывший юного омегу-индейца.
Сравнение всяко выходило не в пользу Лунного Оленя, и дело было вовсе не в том, что они были неопытны и неуклюжи, а альфаэро, напротив, весьма искушен в любовной науке. Нет, что-то подсказывало Сойеру, возможно, его же омежье чутье, что ни с кем и никогда он не сумеет достичь такого же полного единения, как со своим истинным. Так стоило ли проверять это, оскорбив чувства мужа своим легкомыслием?
Желая искупить вину, Текс закрутил бедрами, заставляя внутренние мышцы тереться об узел альфы и побуждая его член выстрелить снова…
Это была их третья сцепка, но, пожалуй, они никогда еще так не наслаждались друг другом, даже на кукурузном поле — тогда Декс осторожничал и сдерживал себя, пока мог.
Здесь, в диких местах, в окружении индейцев, смотревших на все иначе, чем бледнолицые, превыше всего ценивших свободу, ни к чему было строить из себя паинек и соблюдать скучную благопристойность. Когда Текс, сидя на нем верхом, задохнулся от страсти и забился в почти одновременном оргазме, Ричард почувствовал, что его разум полностью капитулировал перед безудержным телесным влечением, и без стыда присоединил собственные вздохи и стоны к стонам и вздохам, вырывавшимся из груди мужа.
Разговаривать не хотелось — для разговоров у них теперь целая жизнь, одна на двоих, а прямо сейчас они предпочитали использовать губы и языки совсем иначе. И все-таки его ковбой, не успев толком придти в себя после сладостной судороги, уже запертый любовным замком и очень довольный этим обстоятельствам, нарушил добровольный обет молчания и принялся виниться за содеянное. О, Текси был настроен весьма серьезно, он каялся и клялся, едва ли не бия себя в грудь, как учили в доме молитвы — но выглядел при этом так мило и соблазнительно, что Ричард, пряча умиленную улыбку, закусил нижнюю губу… и столь же серьезно кивал, давая понять, что ценит искренность любимого. О бесполезности клятв подобного рода можно было поговорить позднее, сейчас Декс просто наслаждался моментом, и…оооо… совершенно новым блаженным чувством, когда юный муж умудрился особым образом потереть его узел.
От этого Ричард совершенно потерял голову вместе с даром речи и дыханием, и, обхватив Текса за спину, излился в него самым непристойным и жарким образом…
Пережив новую яркую вспышку обоюдного удовольствия и немного передохнув, Текс обнаружил, что водяной пар уже достаточно увлажнил их тела, и, скатав в жгут пучок душистых трав, принялся бережно растирать грудь и живот альфаэро. До котла с водой дотянуться ни у одного из них не было пока возможности, но влаги, оседающей
