Молодой ординатор вышел в приемную и деликатно кашлянул, привлекая внимание знатного посетителя.
— Прошу вас, месье граф… Доктор Шаффхаузен примет вас.
Сен-Бриз отбросил газету и, посмотрев во двор через стеклянные двери, убедился, что черный «кадиллак» стоит на том же месте, а Мишель слегка приоткрыл окно и курит сигару… Чудесная вещь немецкие транквилизаторы.
— Следую за вами.
«Еще бы он отказался… Наверняка корыстный сукин сын уже все посчитал, и цифра ему понравилась».
Переступив порог кабинета, он быстро осмотрелся по сторонам — все массивное, респектабельное, солидное, от шкафов и стульев до самого владельца, важно восседавшего за большим столом и холодно смотревшего на визитера.
Доктор Шаффхаузен… Он не понравился Сен-Бризу с первого взгляда: немецкая морда, бюргер, протестант.
«Но дело свое знает наверняка…»
— Доброе утро, герр Шаффхаузен. Простите, что побеспокоил вас в неурочное время, но речь идет о жизни моего сына.
«Ах вот даже как! Молодой виконт доводит свое семейство идеями покинуть бренный мир? Еще более любопытно…» — пронеслось у доктора в голове. — «Да, Дюморье наверняка не стал бы браться за суицидника с уже предпринятой попыткой… его практике не нужна лишняя смертельная статистика… Мне она, впрочем, тоже не нужна, однако, сперва в любом случае нужно посмотреть на пациента. Судя по отцу, мальчик склонен к демонстративным манифестациям своей психической неуравновешенности…»
— Присаживайтесь, месье граф. — Шаффхаузен привычно отточенным жестом указал посетителю на кресло, стоящее так, что севший в него оказывался развернут к доктору правой стороной тела. Он давно заметил, что правая сторона, ее жесты, мимика лица были гораздо более красноречивы, чем лицо анфас или левая сторона, более подконтрольная рассудку. — Чем могу быть полезен вам и что угрожает жизни вашего сына?
Сен-Бриз сел в предложенное кресло и, нервно дернув шеей, сцепил руки в замок. Он знал, что должен сказать доктору все как на духу, но не мог найти нужных слов, чтобы подступиться к такой деликатной теме.
— Жизни моего сына угрожает он сам, — наконец, медленно проговорил граф. Ему не хотелось смотреть на Шаффхаузена, и он уставился в окно. — За последние полгода у него было три попытки самоубийства… Две относительно честных и одна совсем честная. Она случилась в клинике Сен-Бернар, после первой же попытки пройти курс исправительной (2) терапии… и после этого тамошние идиоты отказались лечить моего сына. Ну и… алкоголь и наркотики. Да. Эрнест и прежде не отличался воздержанностью, но в последнее время его пристрастие к… некоторым веществам стало пугающей проблемой. Я прошу вас помочь нам, доктор.
Эмиль внимательно наблюдал за посетителем, за тем, как он волевым усилием скрывает свою неприязнь и страх, как он неохотно преодолевает нежелание рассказывать о столь неприятных и позорных для фамилии фактах. Его прямая осанка и взгляд, устремленный в окно, лучше всяких слов сообщали Шаффхаузену о реальном отношении графа к «врачам-идиотам», неспособным исправить то, что он произвел на свет. Наверняка, такому гордецу неприятно было обнаружить у своего сына столь пугающее настойчивое стремление в объятия Танатоса (3)…
«Тройная попытка, одна из них прямо в клинике… Дюморье, конечно, испугался, что столь проблемный юноша предпримет и четвертую. К тому же, исправительная терапия… Юный виконт у нас еще и гомосексуалист? Что ж, достойный вызов, не всякий сумел бы принять его.» — несколько самодовольно заключил доктор, а вслух спросил:
— Позвольте узнать, что вы имели в виду под словами «некоторые вещества»? Морфий, кокаин, героин?
Сен-Бризу захотелось ослабить галстук, но он не сделал этого — только сглотнул и с трудом перевел дыхание. Надо было отдать должное Шаффхаузену: он сразу ухватывал суть, задавал вопросы по делу и не лез с дурацким морализаторством.
— Нет, к счастью, не героин… Он не принимает опиатов, поскольку имел возможность увидеть, к чему приводит постоянное употребление. Я об этом позаботился, когда он закончил лицей. Кокаин. И еще… эта новая синтетическая дрянь… ЛСД или что-то в этом роде. Но в основном кокаин. Антидепрессанты, транквилизаторы, это в последнее время.
Граф наконец повернул голову и пристально посмотрел на Шаффхаузена.
— Это все, что вас интересует, доктор?
Шаффхаузен подумал о том, что папаша наверняка водил своего отпрыска в какой-нибудь богадельный притон, где опийщики мучительно корчились в ломках и отдавали богу свои иссушенные этой отравой души. Однако, этот урок не уберег молодого человека от экспериментов с наркотиками и химическими стимуляторами. Массовая заокеанская эпидемия эйфорического просветления и дикого промискуитета под действием кокаина и синтетических амфетаминов исправно поставляла пациентов для психиатрических клиник по всей Европе. На таком фоне и волна суицидальных попыток нарастала с каждым годом. Чем сильнее кайф, чем глубже и ярче наркотический транс, тем отвратительнее его адептам видится обыденная реальность…
— Это первое, что меня интересует, но не последнее. Я так понимаю, попытки суицида ваш сын предпринимал в период детоксикации? Иными словами, когда не мог достать новую дозу? Как давно он употребляет наркотики и алкоголь? И чем занимается? Он студент? — Эмиль задал отцу пациента еще серию уточняющих вопросов. Не поддаваясь скрытому желанию мужчины вступить с ним в конфронтацию, он, похоже, начал завоевывать его доверие.
«Вот оно».
Сен-Бриз внутренне похолодел, как будто Шаффхаузен поймал его на лжи, хотя не сказал врачу ни слова неправды. Это было очень странное чувство, давно забытое… и весьма неприятное.
Эжен медленно вдохнул и начал отвечать на вопросы — спокойно и подробно, в том порядке, в каком Шаффхаузен задавал тут. В конце концов, он тут не под судом. Он просто хочет, чтобы доктор сделал свою работу и помог сыну, если это еще возможно.
— Нет. Первые две попытки были еще до… До клиники. Первая в Лондоне, не удалась по чистой случайности. Не смог правильно рассчитать дозу, а сердце у него крепкое. Вторая в Париже. После нее он согласился пройти курс лечения. Но… как видите, лечение успеха не имело. Он сейчас не принимает наркотики, только транквилизаторы, но лучше ему не стало.
«Он мог бы хоть воды мне предложить, чертов немецкий засранец!»
— Алкоголь впервые попробовал в десять лет, за рождественским ужином. Наркотики — насколько я знаю, на старшем курсе Кондорсе (4). Но попойки и веселые вечеринки начались позже, когда он закончил лицей и поступил в Сорбонну. Занимается он тем же, чем и вся молодежь — чтением левацкой литературы, ниспровержением авторитетов и попытками изменить мир. Это не очень нравится профессорам, поэтому несколько месяцев назад из Сорбонны его исключили. Но вообще -то он рисует. Очень неплохо рисует.
Эмиль слушал графа с неослабным вниманием, запоминая факты, что тот сухо выдавал в ответ на заданные вопросы.
«Пытался
