Все, что отец говорил сейчас о сыне, было важным даже не с точки зрения постановки верного диагноза и выбора методов лечения. Доктор был уже почти уверен, что именно отношения отца и сына явились той благодатной для наркотиков и распутства почвой, которую оба они тщательно возделывали на протяжении долгих лет раздора… Следующий вопрос мог стать для графа неожиданным…
— Как давно вы разошлись с его матерью, месье? — спросил Шаффхаузен, устремив на посетителя прямой немигающий взгляд.
— Что? Какое… черт возьми. Ну, надеюсь, вы спрашиваете об этом не из любопытства, доктор, — невесело усмехнулся Сен-Бриз. — Никогда бы не подумал, что развод с Элен отпечатан у меня на лице крупным шрифтом… Если быть точным, мы расстались в сорок восьмом году, и официально развелись три года спустя. Но развод с женой никак не повлиял на мое отношение к сыну, уверяю вас. Я всегда делал для него все, что должен был… и все, что мог.
Граф мысленно выбранил себя за многословие. Выходило так, что он оправдывается перед этим холеным немцем, постепенно все глубже влезающим в его душу холодными пальцами. Эжен снова взглянул на Шаффхаузена:
— Но какое отношение это имеет к тому, что происходит сейчас с моим сыном? — в его голосе явственно прозвучало раздражение. — Вы не хотите браться за него? Так и скажите, к чему морочить мне голову!
Вина выплеснулась из графа раздраженным тоном, и Шаффхаузен удовлетворенно кивнул, узнав то, что желал знать. Странное дело — отцы искренне полагают, что оставляя жен, но продолжая заботиться об учебе и материальном благополучии сыновей и дочерей, они обеспечивают им счастливое будущее. И искренне недоумевают, когда вместо отличных оценок и прилежания в учебе получают счета за разбитые стекла и машины… Или суицидальные попытки вперемешку с революционными идеями, кокаином и беспорядочными половыми связями.
Доктор заговорил строгим деловым тоном, пресекающим любые попытки графа вызвать его на ответные эмоции:
— Имеет, уверяю вас. И я возьму вашего сына в мою клинику при условии, что вы заключите со мной контракт на его лечение и содержание как минимум на два месяца. Далее мы будем смотреть на достигнутые за это время результаты, но хочу предупредить сразу, что в вашем случае лечение на условиях пансиона может продлиться до полугода, с обязательным дальнейшим консультативным сопровождением. Если вы действительно хотите, чтобы я и мои коллеги помогли вашему сыну.
Он сделал паузу, протянув руку к папке и вынув из нее лист с текстом договора. Из другой папки он вынул анкету и протянул оба листка графу де Сен-Бриз.
— Вот договор, я хочу, чтобы вы внимательно прочли его и при необходимости отметили, в какие его пункты нужно внести коррективы. Так же я прошу вас заполнить анкету и ответить на данные в ней вопросы. Особенно подробно напишите, что вам известно о причинах, толкнувших вашего сына на суицидальные попытки.
Встав из-за стола, он прошел к окну и выглянул из него. Перед зданием клиники стояла дорогая черная машина, сверкающая чисто вымытым корпусом.
— Насколько я понимаю, вы ехали на машине не из Парижа, и потому наверняка располагаете возможностью бывать здесь. Это хорошо, особенно для периода реабилитации вашего мальчика. Кстати, я бы так же хотел взглянуть на его рисунки, если вы не возражаете…
Эмиль вернулся к столу и позвонил дежурной сестре. Она тут же появилась в дверях:
— Мадам Ламю, пожалуйста, подготовьте седьмой номер к приему нового гостя, и принесите месье… граф, что вы предпочитаете, чай, кофе, минеральную воду?
Сен-Бриз, ошарашенный таким резким переходом Шаффхаузена от почти доверительной беседы к сухому языку цифр, взял протянутые ему листки и машинально просмотрел их, не особенно вникая в смысл написанного.
— Пожалуйста, кофе… Как можно крепче, без сливок и сахара. Скажите, доктор… Что касается причин… Об этом обязательно писать в анкете? — теперь его взгляд, устремленный на психиатра, был почти беспомощным. Пальцы графа невольно сжались, нещадно комкая бумаги, губы дрогнули. На несколько секунд он забыл об извечной необходимости аристократа «держать лицо».
— Деньги и время не имеют никакого значения. Два месяца, полгода, год — не важно, я заплачу, сколько вы скажете, но умоляю вас, доктор — спасите моего мальчика!
Слух Шаффхаузена уловил надлом в голосе графа, когда он наконец-то действительно попросил о помощи, а не потребовал ее.
«А он любит сына, несмотря ни на что… И это дает шанс им обоим…»
— Мадам, принесите крепкий кофе. — сказал он медичке, и, дождавшись, пока дверь за ней закроется, взглянул на графа уже гораздо мягче, с сочувствием.
Хорошо понимая то, что творилось сейчас в душе этого гордого мужчины, Эмиль решил облегчить ему задачу, сопряженную с необходимостью доверить бумаге что-то совсем тайное, то, что терзало графа куда больше, чем наркотики или революционные книжки виконта…
— Как я понял, причины вам известны, и они таковы, что вам очень нежелательно придавать их огласке. Хорошо, можете не писать, но я хотел бы знать об этом от вас, чтобы лучше понимать, как возможно помочь вашему сыну пережить то, с чем он не хочет смириться. Даю слово, это останется между нами.
Граф кивнул, давая понять, что верит слову Шаффхаузена, и других гарантий ему не требуется.
Дождавшись, пока сестра не только закроет за собой дверь, но и шаги ее затихнут в коридоре, Сен-Бриз медленно заговорил:
— Это наверняка покажется вам глупым и сентиментальным, доктор, но основная причина того, что мой сын теперь в таком состоянии… разбитое сердце. Его любимый человек погиб несколько месяцев назад. И Эрнест упорно пытается последовать за ним. Он может сколько угодно строить из себя анархиста-социалиста, циника и революционера, но он — настоящий Сен-Бриз. Наш род восходит к девятому веку, в предках у Эрнеста — паладины и рыцари, певцы куртуазной любви. Да еще этот модный поэт… Жан Кокто… может быть, вы о нем слышали… с его идеями…
Эжен тяжело вздохнул и закрыл лицо руками. Он не чувствовал себя в состоянии выдержать взгляд Шаффхаузена.
— Мой сын был не просто влюблен, он был влюблен в… мужчину. Их связь продолжалась около пяти лет. Большую часть этого срока они жили вместе.
Эмиль понимающе кивнул, хотя Сен-Бриз и не
