— У вас также порез на предплечье, — продолжал доктор Энзо. — Крови вытекло много, но зашито прекрасно. Одна из лучших моих работ. Через несколько лет у вас останется лишь небольшой шрам.
— Почему так кружится голова?
— Вы ударились затылком. Череп не поврежден, но лицо сильно опухло. Возможны необратимые последствия.
Меня поразили его слова не меньше, чем спокойный деловой тон: необратимые последствия. Сердце сжалось от одной мысли об этом. Я некрасива. Я плохо понимаю придворную жизнь. Я не всегда веду себя так, как подобает королеве. Но я хорошо образована и умна. Мой ум — мое единственное преимущество, единственное, чем я позволяю себе гордиться. Повреждение недопустимо.
— Когда это станет ясно? — спросила я дрожащим голосом. — Останутся ли… последствия? — Этот разговор лучше было бы продолжить наедине, без стражи. Может быть, неблагоразумно открывать им, что новая королева так скомпрометирована.
Доктор Энзо неловко похлопал меня по плечу.
— То, что вы в сознании и в твердом уме, — хороший знак.
Меня это не убедило. Но я слишком устала, чтобы думать об этом дальше. Глаза мои закрылись сами по себе.
Нет. Я заставила их открыться. Я и так слишком долго спала.
— Доктор, пошлите кого-нибудь за моим мажордомом. — Он должен немедленно сообщить мне, как обстоят дела. Конде Эдуардо и генерал Луз-Мануэль, несомненно, правили за меня в мое отсутствие, и если они при личной встрече готовы утверждать, что я недееспособна, то сколько они могут натворить, пока я больна?
Мажордом явился через несколько минут. Это унылый человек, питающий склонность к кружевам и ярким цветам, но у меня вызвала невольное восхищение его спокойная уверенность, когда моя стража обыскивала его в поисках оружия. Вероятно, впервые, с тех пор как он занял столь высокое место при дворе, с ним обращались так бесцеремонно.
— Спасибо, что так быстро пришли, — сказала я тихо, пытаясь смягчить суровость приема.
Не успев выпрямиться после поклона, он выпалил:
— Ваше величество, городской гарнизон только что подавил очередной мятеж. Произведено несколько арестов.
Я попыталась сесть, но боль повалила меня обратно на подушки.
— Еще один мятеж? — тихо сказала я. — Почему?
— Было уже три против повышения налогов. Все были быстро подавлены гарнизоном, но каждый новый становился все масштабнее…
В голове все поплыло. Мятежи? Повышение налогов? Как я могла забыть о повышении налогов? Может быть, именно это доктор Энзо назвал «необратимыми последствиями»?
— Напомните мне, — сказала я осторожно, — когда произошло повышение налогов?
— Кворум утвердил его, пока вы были без сознания.
Я вытаращила на него глаза.
— Они имеют на это право?
— Согласно статье 67 Соглашения, когда монарх физически неспособен выполнять свои обязанности, самый давний член кворума должен голосовать за двоих.
— У генерала было два голоса?
— Да.
Я стиснула руками простыни, но резкая боль в предплечье заставила меня разжать кулаки. Может быть, и я проголосовала бы за повышение налогов, — сказала я себе. — Может быть, это к лучшему. Нам необходимо пополнить казну для восстановления города. А также для восстановления армии, прежде чем инвирны начнут новое наступление.
— А как голосовал Гектор? — тихо спросила я.
— Он воздержался.
Я с облегчением откинула голову, хотя и сама не понимала, почему для меня это так важно.
— Спасибо за ваш доклад, — сказала я ему.
Он развернулся, чтобы уйти.
— Постойте!
Он склонился в куртуазном поклоне.
— Ваше величество?
— В тот день, когда анимаг сжег себя. Вы приказали запереть ворота дворца?
— Нет, ваше величество.
— А кто?
— Это был генерал Луз-Мануэль.
Солдат сказал мне, что это был конде. Конде сказал, что мажордом. Что от меня скрывают?
— Вы говорили с генералом лично?
Он задумался, сдвинув брови.
— Мне передал слова его милости лорд Франко. Ему можно доверять. Я поступил неправильно?
Снова Франко. Надо встретиться с ним лично, и поскорее.
— Нет, вы поступили правильно. Полагаю, город тщательно обыскали?
— Других инвирнов не обнаружено, но я уверен, что возможность нового нападения повлияла на эти неожиданные мятежи.
Мой город разваливается на части. Я чувствовала это так же ясно, как в тот момент, когда стояла с Гектором на городской стене и смотрела вниз.
— Спасибо. Вы можете идти.
Доктор Энзо объявил, что я не в том состоянии, чтобы проводить совещания и даже принимать решения, поэтому мажордом изменил мое расписание. Но я просто не могла вынести собственной бесполезности. Я по несколько часов в день лежала в постели без сна, пытаясь придумать, как управлять страной, лежа в постели. Сначала я вызвала к себе лорда Франко, человека, о котором говорили, что это он приказал запереть дворец, но мне было сказано, что он уехал на юг, во владения конде Эдуардо, чтобы там следить за восстановительными работами.
Я потребовала у генерала Луз-Мануэля отчета о повышении налогов. Он уверял, что это решение не терпело отлагательств. Ему сообщили, что королева, вероятно, не выживет, и можно ли винить его в том, что он действовал без промедления, когда так много безработных жителей Бризадульче с нетерпением ждут начала восстановительных работ, возможных лишь после повышения налогов?
Хотя из его доводов следовало, что мне не в чем его винить, в голове у меня все вертелось то туманное воспоминание: генерал склонился над моим окровавленным телом в нетерпеливом ожидании моей смерти. Что-то другое мерещилось мне под гладкой поверхностью дипломатической вежливости. И я была уверена в своей правоте.
Принц Розарио сначала часто навещал меня, убегал от няни, чтобы побыть со мной, когда стража делала вид, что не замечает его. Но когда мальчик убедился, что я не умру, как его отец, его посещения стали менее частыми. Я не возражала. Тяжело было лежать с ним рядом не в состоянии даже взъерошить его волосы или поиграть с ним в карты.
Слух о том, что я ищу мужа, распространился со скоростью пожара — хотя я даже не
