Он бросил на меня такой свирепый взгляд, будто страстно желал, чтобы я поняла его.
— Ни один из них не подчиняется другому, они — две части одного целого. И это сплетение двух жизней, слияние двух существований, это удивительно. Стать любовниками… это так много значит?
Господи, да.
— Но это лишь ничтожная часть того, для чего они вместе. И с вами я могу представить себе только такую любовь. Другого мне мало. — Он глубоко вздохнул, будто пытаясь успокоиться. — Я не стану беспомощной марионеткой или временным развлечением королевы.
В груди у меня словно раскрылся ядовитый цветок боли — я начала понимать.
Он взял меня за руки. Я опустилась на колени, а он притянул меня к себе так, что мы коснулась друг друга лбами.
— Я понимаю, что сейчас вы должны быть крайне осторожны в отношении предстоящего брачного союза. Поэтому когда мы вернемся, вы вступите в брак с кем-то другим. Я тоже. Может быть, с вашей сестрой. Мы могли бы встречаться время от времени, и, Господи, часть меня говорит, что я должен сделать что угодно, что угодно, чтобы хоть изредка видеться с вами. Но этого будет недостаточно. — Он погладил большим пальцем мою ладонь. — Понимаете, Элиза? Я люблю вас так, как утопающий любит воздух. И я не могу получить вас лишь на миг.
Я подавила всхлип, и из глаз у меня полились слезы. Это невероятная, невозможная жестокость — так сильно любить меня и отказаться взять.
Он поднял руки и нежно, так нежно вытер слезы с моих щек. Он сказал:
— Но я рад, что вы так высоко ставите меня. Я никогда этого не забуду.
Боль душила меня. Надо было сбросить ее, прежде чем я погружусь в пучину отчаяния.
Я выпалила:
— Я только что начала принимать женскую защиту. Разве это не глупо? — Мне хотелось казаться развязной, будто я готова посмеяться над собой и пойти дальше. Но щеки у меня вспыхнули, как только слова сорвались с губ.
Он взял мои руки и поднял меня на ноги.
— Вы много думали об этом, — сказал он с ноткой удивления в голосе.
Я кивнула, пытаясь не расплакаться еще больше.
— Не меньше, чем вы.
— О, не думаю, что так же много. — И вдруг он снова поцеловал меня, глубоким, долгим поцелуем, и хорошо, что мы держали друг друга, потому что я едва ли смогла бы устоять на ногах.
Я хотела, чтобы это мгновение продолжалось вечно, но, конечно, этого не случилось. На этот раз, когда он оттолкнул меня, я была готова. Руки мои соскользнули с его плеч.
Он сделал шаг назад. Мы молча смотрели друг на друга.
Он сказал:
— Я больше не буду целовать вас.
В глазах у меня помутилось, и ноги подкосились. Я больше не буду целовать вас. Однажды Умберто сказал это мне. Это оказалось правдой, потому что вскоре он погиб.
Гектор повернулся и пошел от меня. Как он может уйти, когда голова у меня все еще кружится от его слов, а кожа горит от его прикосновений? Когда мое сердце разбито, как старый амулет?
Что-то закипело внутри меня. Может быть, отчаяние, оттого что я снова полюбила и снова потеряла. Или ужас, если мужчина целует меня, вскоре он умирает.
Но нет, все это не то. Это ярость.
Сжав руки в кулаки, я крикнула:
— Гектор!
Он обернулся.
— Вы никогда, никогда не стали бы для меня развлечением.
Он кивнул, вздыхая.
— Я сказал неправду, — проговорил он. — Простите…
— И ты будешь целовать меня снова. И не только целовать. Так и знай.
Он сжал губы, глаза его вспыхнули, словно у человека, умирающего от голода.
Я развернулась и пошла прочь.
27
Утром прошел легкий дождик, но небо быстро расчистилось, вышло солнце, и от наших палаток пошел пар, пахнущий мокрыми козьими шкурами. Гектор легко взобрался на ближайшую пальму, цепляясь за ствол руками и ногами. Он сорвал несколько кокосов и бросил на землю. Мара проделала в них дырки, приправила корицей и медом, и мы сели вокруг отсыревшего очага и позавтракали кокосовым молоком.
Несколько матросов с топорами отправились в рощицу акаций добыть дерева для починки корабля, остальных Гектор и Белен снарядили исследовать остров. Засовывая бурдюк с водой в свой рюкзак, Гектор сказал мне:
— Не уходите далеко от людей. Никуда не ходите в одиночестве. Если почувствуете опасность, прикажите кому-нибудь отвезти вас на корабль. Я вернусь к вечеру.
Я беспомощно кивнула, зная, что не сделаю ничего из того, что он говорит. Мне хотелось поцеловать его в последний раз или хотя бы сказать о своих чувствах. Он должен знать.
— Гектор, я… — Я не понимала, почему не могу это выговорить. Может быть, от стыда. — Берегите себя, — закончила я.
— Вы тоже. — Взгляд его упал на мои губы. А потом он поспешил прочь, закинув на плечи рюкзак.
Я почувствовала, что сзади стоит кто-то очень высокий — Шторм. Он прошептал:
— Возьмите меня с собой.
Я развернулась, с изумлением глядя на него.
— Пожалуйста. — Впервые на его лице не было ни тени насмешки или издевки. — Я ведь тоже это чувствую. Не так, как вы, конечно. Но она близко. Мы могли бы найти ее до заката.
— Почему вы думаете, что я…
— Вы слишком любите своих людей, маленькая королева, — сказал он. — Вы не станете рисковать ими. Это ваша единственная возможность улизнуть. Он всегда следит за вами, вы это знаете. Будто он — умирающий от жажды в пустыне, а вы — мерцающий мираж, вечно недосягаемый.
— Шторм! — Невыносимо было слышать это от него. Это звучало так
