Из-за деревьев показался усталый Явдоким с саблей в руке и поспешил к ним, словно не замечая, что его дочь повисла на полузнакомом парне. По лицу мужика стекала вода, рубаха была мокрой от пота, он тяжело дышал и брел прихрамывая.
Завидев мужа, Ганна радостно вскрикнула. Поборов брезгливость, она задрала подол исподней и поспешила навстречу мужу. Добравшись до Явдокима, она схватила мужа за голову, повисла на нем и завыла, как раненый зверь, целуя мужа в потное чумазое лицо.
Мягко оттолкнув ее, мужик поплелся к Хоме. Прасковья предусмотрительно отошла от парня на приличное расстояние, но Явдоким все равно словно не замечал ее. Подойдя к Хоме, он оскалил некрасивое лицо в улыбке и вдруг обнял бурсака так, что у того хрустнули кости и они оба едва не повалились на землю. Прислонившись друг к другу, мужчина и бурсак тяжело опустились возле горы изрубленных туш.
За горизонтом осторожно и медленно зарождалась заря, роняя первые лучи и освещая жуткую картину ночного сражения.
Глава III
Черные чумаки
Склонившись над горою трупов, Хома внимательно пригляделся к одной из волосатых морд.
С большим удивлением парень отметил про себя, что твари выглядели не настолько страшными и грозными, как рисовало его воображение в агонии ночи.
Устало переходя от туши к туше, бурсак пристально изучал нападавших на них существ. Если бы не тонкие крылья и кабаньи пятачки, существа очень походили бы на людей. Клыки и когти тоже оказались не такими уж ужасающе опасными – немногим длиннее, чем у волков.
«Какие-то они совсем слабые,– пробормотал Хома и задумчиво покачал головою. На его лице осталось всего несколько глубоких царапин, да еще одежда кое-где порвалась, никаких серьезных ран в этом бою он удивительным образом не получил. И сейчас, разглядывая чудовищ, испытывал крайнее недоумение.– Не понятно, зачем они только нападали? Такие могут взять разве что численностью. Видимо, на это они и рассчитывали…»
Словно думая о том же, Явдоким, который нервно обходил свой испоганенный двор, перевернул ногою одну из тварей, хмуро пригляделся к ней и тихо спросил Хому:
– Бурсак, ты знаешь, кто это?
Хома отрицательно покачал головою и вновь вынул из-за пазухи заветную тетрадь, чтобы в десятый раз изучить страницу за страницей.
– Если они пришли за тобою, как ты говоришь, – задумчиво пробормотал мужик,– то они как-то слабо подготовились.
Глубоко вздохнув, парень спрятал тетрадь обратно и кивнул, соглашаясь.
– Да они же стали удирать, едва я взмахнул саблей! – не без гордости прибавил Явдоким, широко улыбаясь, отчего его рыхлое лицо еще больше стало походить на измятую картофелину.
Натянуто улыбнувшись в ответ, бурсак сделал вид, что разглядывает что-то необычное на изрубленной волосатой спине одной из тварей. Тревожная мысль молнией пронеслась у Хомы в голове: «Если то, что они вдруг бежали, не желая нападать, заметил даже Явдоким, мне точно не померещилось. Понять бы отчего?»
Он незаметно пощупал медальон под рубахой и, отвернувшись от мужика, закрыл глаза, пытаясь получше воскресить в голове события этой ночи. В памяти всплыл момент, когда он каким-то непонятным образом внезапно перенесся на серый луг, где вместо волосатых чудищ почему-то рубил саблей уродливых, но совершенно беззащитных бабочек.
«Что это значит? – тревожно размышлял парень. – Что это за странное место? Как я туда перенесся? Почему? Не опасно ли мне находиться там?»
Нахмурившись, Хома прошептал:
– Хорошо, что я хотя бы стал понимать, как оттуда возвращаться…
– Что ты говоришь? – окликнул его Явдоким, но парень не ответил ему, продолжая молча вспоминать: «Неужели это медальон так подействовал на чудовищ, что они разбежались? Если нет, то что их испугало?!»
Неожиданно прямо возле него возникло вечно измятое лицо Явдокима.
– Погляди! Здорово эти вымески уделали хату… – обиженно утерев нос здоровенной рукой, мужик махнул в сторону мазанки.
Обернувшись, Хома отметил, что мазанка и вправду сильно пострадала. Хлипкие стены угрожающе покосились, вот-вот рискуя повалиться, пузырь на окне лопнул, повсюду виднелись вмятины и даже дыры, в которых теперь завывал ветер. На светлых когда-то стенах не осталось живого места от грязи, даже крыша была почти разрушена. Твари истоптали весь огород, сбрую, подковы и колеса разбросали в разные стороны, а сараи чуть не повалили. Из ближайшего сарая испуганно выглядывали две лошади: серая Хомина и гнедая – Явдокима, чудом не сбежавшие этой ночью.
«Что будем со всеми ними делать? – печально оглядывая горы трупов во дворе, Явдоким уселся на землю.– Нужно поскорее прибрать все и успеть починить хату до холодов»,– бормотал он словно самому себе.
Вынырнув из своих мыслей, Хома вынул люльку, прикурил и спросил хриплым голосом:
– Где здесь можно развести костер?
Явдоким непонимающе уставился на него:
– Что?
– Трупы лучше сжечь на всякий случай,– устало пояснил парень, выпуская кольцо дыма.– Можно, конечно, вбить каждому осиновый кол и похоронить… кхм,– Хома поморщился.– Нет, это слишком сложно. Значит, нечисть нужно сжечь. Иначе эти твари могут воскреснуть,– бурсак поежился.
– Как это – воскреснуть? – Явдоким вскочил и испуганно выпучил глаза.
– Я точно не знаю про этих существ,– стыдливо признался Хома.– Но есть нечисть, которая может воскреснуть после смерти, если ее не уничтожить должным образом. Я это точно знаю,– зачем-то прибавил бурсак.
Побелев, мужик в ужасе оглядел мертвые тушки, разбросанные по двору, как будто бы они все собрались воскресать прямо сейчас, и поспешно кивнул:
– Давай снесем их на задний двор!
Часом позже мокрые от пота и перепачканные в крови, Хома и Явдоким оглядывали уложенную на заднем дворе гору изрубленных жутких тушек. Несмотря на их возражения, женщины тоже вызвались помогать. Поначалу с брезгливостью и осторожностью, потом уже не отставая от мужчин, они без устали перетаскивали части тел на сооруженных ими переносках, оживленно болтая о том, как бы им поскорее очистить свой двор от этой погани и обо всем позабыть. Нрав у Ганны и Прасковьи оказался легким и веселым. Если бы не обстоятельства, Хома при случае с удовольствием почесал с ними языки.
Когда работа была почти закончена и мать с дочерью, держась за уставшие поясницы, отправились за последними тушками, Хома и Явдоким стали по кругу подкладывать под нечисть сухую траву.
Вдруг из-за мазанки выбежала растрепанная, перепуганная Прасковья. За нею, с трудом поспевая, спешила Ганна, подняв грязными руками подол сарафана.
Чумазое, совсем детское лицо Прасковьи было перекошено от страха. На бегу она выкрикнула:
– Татку! Черные чумаки едут!
Явдоким от неожиданности уронил пучок соломы и враз помрачнел. Его лицо снова стало сурово-непроницаемым. Вскочив, он схватил дочь и подоспевшую жинку под локти и без лишних слов грубо потащил их в хату.
Ничего не понимая, Хома удивленно глядел, как они скрылись из виду. Сердце парня бешено колотилось. Здравый смысл подсказывал ему
