– А то что? – улыбнулся атаман.
– А то… а то я вас прокляну! – выпалил Хома.– Я лично знаюсь с нечистью! Как вы думаете я их нашел? – он указал рукою на порубанные тушки.– Это всего лишь мелкие бесы, они боятся меня! Вот увидите, нечистые придут за вами и перережут ваши поганые глотки!
Перестав улыбаться, чумаки испуганно попятились от бурсака. Прищурившись, атаман молча изучал парня с головы до пят. Его холодный взгляд вновь остановился на сабле с серебряной рукоятью.
– Чувствовал я, что ты необычный бурсак,– наконец брезгливо произнес атаман.– Какая грозная речь! Ты либо слишком глуп, либо отчаянно хитер! Если ты говоришь правду,– Братислав задумчиво покрутил ус и обернулся на чумаков,– такие в отряде мне нужны!
Переглядываясь, чумаки зароптали неодобрительно, зашептались, но атаман строго поднял руку, и они вмиг смолкли.
– Давай так,– прищурившись, громко произнес Братислав.– Ты пойдешь с нами, а я отпущу этих девок, тем более они не очень-то мне и приглянулись.
Прасковья, которую, похотливо облизываясь, крепко держал Язва, умоляюще заглянула Хоме в глаза.
– Будь по-твоему,– мрачно произнес бурсак и повесил голову. Зажав рот ладонями, Ганна оторвалась от тела мужа и, горько рыдая, трижды перекрестила Хому.
Когда солнце начало садиться, тяжелый обоз, груженный мертвой нечистью, поскрипывая, выехал на шлях. Ссутулившись, Хома ехал на серой кобыле, которую ему позволили забрать, среди чумазых озлобленных чумаков, с тревогой размышляя о том, что ждет его впереди.
Глава IV
В пути
Уныло раскачиваясь в седле, Хома потер затекшую поясницу и мысленно проклял все на свете: неудобное скрипучее седло, на которое его насильно усадили, пыль, клубами поднимавшуюся со шляха, залепившую глаза, рот и уши, смрад волов, разлагающейся падали и самих чумаков. Бурсак ненавидел постоянные крики, гогот и суету вокруг, подозрительные чумазые лица, взгляды, которыми часто сверлили его спину, даже не скрывая, что ждут момента, когда парень зазевается и можно будет запросто прирезать его, сняв саблю и сапоги, и отобрать лошадь.
Обоз был настолько длинным, что клубы пыли почти успевали осесть, пока атаман или кто-то из чумаков объезжал его от начала до конца.
Вынужденный непривычно долго находиться в седле и при этом не сбиваться с общего ритма, идя вровень с усталыми волами, медленно тащившими груженые возы, Хома уже несколько часов подряд чувствовал, что у него болит все тело. К тому же ему то и дело приходилось убираться с пути, когда какой-нибудь чумак совершал объезд, яростно погоняя своего коня.
Хомину бричку атаман еще в начале пути приказал передать чумакам во временное пользование, но парень прекрасно понимал, что больше никогда ее не увидит, так же как и кистень, и радовался тому, что у него не отобрали хотя бы лошадь и что он все еще жив.
Люди, окружавшие бурсака, не вызывали у него ни симпатии, ни доверия. Их суровые, обветренные и отталкивающие лица были покрыты толстым слоем грязи и пятнами мазута. Эти люди казались настолько же бездушными и кровожадными, насколько страшны были их лица. Хома ни минуты не сомневался, что любой из них без лишнего сожаления прирежет собственную мать, если она попытается украсть у него хотя бы щепотку соли. Как уже догадался бурсак, отряд Братислава объединил самых отъявленных бандитов и теперь, все вместе, они преследовали нечисть по всему Запорожью.
На первом же перевале после долгого и изнурительного пути один, особенно чумазый, обмазанный дегтем чумак (эти люди, к большому удивлению Хомы, верили, что деготь оберегает их от чумы) не сумел разойтись в широком поле с шагающим вперевалочку пухлым Язвой. Столкнувшись плечами, чумак и Язва гневно и удивленно уставились друг на друга. Для устрашения противника Язва тотчас угрожающе опустил руку на саблю, висевшую на поясе, но пожилой чумак, и сам неробкого десятка, проигнорировал этот жест. Сердито оборотившись, мужчина неожиданно дерзко прикрикнул на него:
– Шо уставился?! Слыхал я, когда разъедемся, вы хотите часть добычи себе прибрать?!
– Это кто ж распускает подобные сплетни?! – вскинулся Язва.
– Я,– мужик вызывающе ухмыльнулся и сплюнул на землю.– Шо еще ожидать от вымесков вроде вас?! Слыхал я также, как вы своих же режете по ночам!
Глаза Язвы моментально налились кровью. Он яростно сжал рукоять сабли, задвигая локоть назад. Бурсак ничего не успел понять или даже отбежать в сторону, как на солнце ярко блеснул металл и кишки чумака вывалились на красивые сапоги Язвы. Кровь длинной струей брызнула Хоме на зипун.
Равнодушно обтерев саблю о рубаху мужчины, который грозился упасть прямо на него, Язва ловко повесил ее на пояс и отошел на пару шагов, позволяя зарубленному чумаку рухнуть на землю:
– Не только по ночам…
К Язве тотчас с проклятиями ринулись приятели зарезанного. Едва не затоптав Хому, они выставили оружие и окружили взбешенного Язву.
Пригибаясь, бурсак ринулся наутек. Только отбежав на безопасное расстояние, Хома обернулся и увидел, что приятели Язвы тоже не остались в стороне. Дружно побросав лошадей, они замахали саблями. Началась настоящая свалка. Меся сапогами грязь, чумаки бились молча и остервенело.
Вдруг из-за спины Хомы раздался выстрел. Могучий чумак в самом центре свалки схватился за грудь и медленно рухнул в траву. Вместе с ним опал другой позади него, сраженный той же пулей. Оба больше не шевелились. Остальные враз замерли, обернувшись. Не говоря ни слова, Братислав, сидевший на черном жеребце, медленно перезаряжал ружье.
Ворча и ругаясь, чумаки стали нехотя прятать оружие и расходиться.
С отвращением глядя на них, Братислав громко произнес, чеканя каждое слово:
– Я, кажется, предупреждал, что лично пристрелю каждого, кто устроит свалку!
Один из чумаков возмущенно открыл было рот, чтобы что-то возразить, но предусмотрительно замолчал.
Убрав ружье, Братислав развернул жеребца и тихо прибавил:
– Снимаемся с места. Вы отдохнули.
Издав усталый, возмущенный стон, чумаки переглянулись, просверлив спину атамана тяжелыми взглядами, но все как один подчинились. Хома, которому с непривычки было совсем худо, садясь на кобылу, едва не расплакался.
И вот обоз уже медленно плелся дальше, а наученные неприятным опытом чумаки только хмуро кривились друг на друга.
Не доверяя никому, постоянно вздрагивая, Хома на всякий случай держался ближе к атаману, разумеется, когда это было возможно. Братислава все время окружали вооруженные до зубов чумаки, чаще всего Хлыст, Язва или Демьян, которые ехали на почтительном расстоянии, лишь изредка приближаясь к атаману, чтобы, склонившись в седле, прошептать ему что-то на ухо. Братислав выслушивал их и лениво кивал, чумаки напряженно зыркали по сторонам или недоверчиво озирались на Хому.
Может, Хоме и показалось, но у него было ощущение, что он крайне раздражал всех, кроме Братислава, уже самим своим присутствием. Атамана забавляла эта ситуация. Ему, разумеется, бурсак тоже не доверял, но он также понимал, что зачем-то нужен Братиславу. Это внушало
