– Как думаешь в ратушу пробиваться? – спросил Марчин. – Едва высунешь нос на улицу, тебя сразу стригоны сцапают да выпустят потроха на потеху толпе, даже если на тебе нюренбергский доспех будет.
– Есть один способ, – пробормотал Ян из Дыдни. – Польский и простой. Проедем по ним и растопчем эти паршивые трупы. Проедем до ратуши на лошадях.
Вийон внимательно взглянул на поляка.
– Снарядим жеребчиков, наденем доспех. Скорее у меня на руке член святого Франциска вырастет, чем вы убедите меня, что эта вонючая череда простецов выдержит атаку двух рыцарских копий!
– Хорошая идея! – оживился Марчин. – Очистим дорогу копьями и мечами, а за нами пусть бегут слуги да «башмаки», – мотнул головой на Вийона и Яксу, который молчал, словно рот ему на два замка затворили.
– Безумие, – пробормотал Кершкорфф. – Ум… умрете… Безумие на вас нашло или упились вы, господа…
– Это тоже, – чихнул Ян из Дыдни и отставил пустой кубок от вина. – Ясное дело, что мы пьяны, поскольку, во-первых, мы поляки, а, во-вторых, такая идея на трезвую голову прийти не могла.
– Я отсюда и на шаг не ступлю, – выдавил купец. – Никуда…
– Вот и славно, – согласился рыцарь. – Милсдарь француз, а на тебя мы можем рассчитывать? И на вас, пан корчмарь?
Вийон кивнул, но трактирщик покачал головой.
– Я человек подневольный, – сказал хрипло. – Тут мое место. Подле жены да ребенка.
Жена корчмаря всхлипнула, заплакала тихо, словно подчеркивая весомость его слов.
– А ты, пан кожевник?
Вопроса можно было и не задавать. Юрген лежал на лавке, сотрясаемый дрожью. Лицо его горело от жара.
– Жвикулис, Доброгост, Якса! – скомандовал Ян из Дыдни. – Седлайте коней, готовьте доспехи и оружие. Через три «отченаша» – выдвигаемся!
Все они вскочили с лавок да табуретов. Вийон вынул из ножен баселард, подтянул пояс с кошелем, поплевал на ладони.
– Господин, – худой торговец согнулся перед поэтом в униженном поклоне. – Поговорите за меня с рыцарями, чтобы позволили… идти с вами. Я тут не останусь.
– Не знаю, пригодитесь ли вы, – пробормотал Вийон. – А тут будете в безопасности.
– Не с Кершкорффом, – прошипел незнакомец так тихо, чтобы ни одно из произнесенных слов не донеслось до ушей купца. – Я – Ицхак Мендель. По-простому – Изя, обычный еврей из Каменца, ясновельможный господин… И я боюсь, что этот купец Кершкорфф за бороду меня станет драть и во всех бедах обвинять примется. А я только торговлей занимаюсь, никакой не алхимией…
Вийон вопросительно глянул на Яна из Дыдни. Рыцарь кивнул.
– Хорошо, Мендель. Ступайте с нами бить немцев.
5. Dies Irae
Ян из Дыдни сел в широкое рыцарское седло с луками, что поднимались над пряжкой пояса. Сидя на одоспешенном коне, в полном нюренбергском доспехе и простом шлеме на голове, выглядел он как железный голем, способный сдержать поход гуннов, визиготов, сарацинов и янычар развратного султана Мехмеда, что за свою короткую, но распутную жизнь уже в который раз мечтал захватить Константинополь.
Марчин из Мышинца тоже был уже в седле; рыцарский конь его шел боком, бил копытом, мотал башкой, как если бы не мог дождаться момента, когда расправится с проклятыми стригонами, что крутились, будто сельские дворняги, за воротами таверны.
Жвикулис, Якса и Доброгост тоже были уже готовы. Все в кольчугах и броне, с арбалетами в руках и кордами на боку, в капеллинах и железных карвашах, только ждали сигнала. Вийон покрепче сжал рукоять баселарда, поправил кожаный доспех, который едва ли не силой натянули на него поляки. Не любил брони, но рыцари не слушали никаких возражений. Он идет с ними, а потому и одеться должен по-рыцарски. Даже Мендель получил старую капеллину на голову и корд в руки. И вот Вийон стоял вместе с Яксой и евреем перед конскими мордами, чувствуя, как тяжесть грубо выделанных кож сковывает его движения, – и ждал сигнала.
Кони захрапели, кто-то ударил копытом в глиняную стену, жеребчик Доброгоста отступил в сторону, но вовсе не по знаку лодыжки всадника. Ян из Дыдни выпрямился в седле, ухватился за рукоять меча, выдернул его со свистом. Клинок блеснул как фонарь, указывая единственный подобающий путь к спасению всех присутствующих.
– Бей их во имя Божье! – крикнул Ян из Дыдни. – Отворяйте ворота!
Вийон и мрачный прислужник ухватились за деревянную балку, дернули ее вверх, чтобы она выскочила из петель. Отбросили прочь толстые палицы, подпиравшие створки, а потом, схватив за железные кольца ворот, потянули их внутрь.
Проход отворялся медленно, словно глотка адского дракона, открывая мокрую, залитую мелким дождем улицу и серую толпу сгрудившихся перед трактиром фигур.
– Бей-убивай! – крикнул первый из рыцарей. А Марчин из Мышинца, склонившись в седле, чтобы не задеть головой о низкие стропила, орал во весь голос:
Богородице-девица, богославная Мария,Господа твоего Сына призванная мать, Мария!Помоги нам и прости нам.Кирие элейсон!Вийон ударился плечом в стену, разве что благодаря заступничеству богославной Марии избежав ударов подкованных польских жеребцов. Готов был поклясться, что их копыта воткнулись в глинобитный пол не более чем в полупальце от его ног.
А потом уже все поляки подхватили разом, купно с Доброгостом и Жвикулисом:
Христа-Сына матерь вечна,Голос слыши, полни мысли человечьи.Слышь молитву, яко молвим…[175]Удар рыцарской атаки был страшен. Разогнавшиеся лошади ворвались в сбитую группку плебеев, расшвыривая стригонов, ломая кости и черепа, кладя противников покатом, словно поле пшеницы топча. Ян из Дыдни рубил мечом так, что ветер выл под клинком: одним ударом снял с плеч голову в кожаном чепце, добавил с другой стороны, подбривая башку стригона легко, как спелое яблоко.
– Вперед! – крикнул Якса. И было это, пожалуй, первое слово, которое Вийон услыхал из его уст.
Они помчались за рыцарями.
Ворвались в дыру, в проход, пробитый в толпе лютой яростью скакунов и их рыцарей, перескочили через изломанные, трясущиеся, бьющиеся в конвульсиях тела. Поэт рубанул коротко, разваливая чье-то плечо, ткнул острием в глазницу милой девицы, которая направилась к нему по единственной причине – ведомая порочным желанием и голодом, что повелевал ей жаждать куска горячей плоти из тела поэта. Он выдернул меч и прыгнул в ту сторону, откуда доносился вой стригонов, ржание коней и яростный рык поляков. И песнь, взлетающая над полем битвы.
Они пробились сквозь первые шеренги врагов вокруг корчмы. Вийон краешком глаза приметил, как корчмарь и его жена захлопывают ворота, ведущие в трактир. А потом полукруглый потолок корчмы исчез, скрытый толпой оживших мертвецов.
Рубя, коля и топча, они добрались до небольшой ратушной площади. Конь Яна из Дыдни заржал, встал на дыбы, когда на грудь его бросился трясущийся, полуразорванный труп, тянущий за собой длинную, словно покаянная цепь, веревку потрохов. Прежде чем всадник сумел справиться с конем, тот ударил закованным в железо задом в лавку с тканями, она повалилась под его тяжестью, разбрасывая вокруг
