Не дано ему было выйти на свободу. Вдруг услышал над собой удары копыт, а потом ужасная боль прошла по руке. Что-то схватило его за кафтан, зацепив кожу и плечо, поволокло во мрак, где ждали его железные подковы и плоские зубы, которые с этой поры уже не должны были жевать овес и свежее сено.
Купец выл. А потом только стонал…
Вийон и Ян из Дыдни замерли, услышав визг и ржание скакунов.
– Добрались до коней! – прошипел поляк.
– Проклятье! – Вийон был слишком измучен, чтобы даже ругаться толком. – Пойдемте же!
Они быстро сбежали вниз по деревянной лестнице. Миновали хоры, погнали в молельню справа от трансепта. Конский визг раздался снова, и сразу после этого поддержал его грохот деревянных ворот, в которые ударили копыта. Вийон первым подбежал к отворенной створке.
– Впустим их в церковь!
– Стой! – рявкнул задыхающийся Ян из Дыдни. – Стой, шельма! Не входи туда. Они, кажется…
Одним движением он положил руку в бронированной перчатке на плечо поэта, удержав его, а потом отодвинув в сторону.
Удары копыт зазвучали с удвоенной силой. Визг и ржание лошадей были до странного глухими, сдавленными, словно издавали их уже не божьи создания, но волкулаки-оборотни, рвущие тело некрещеного младенца, похороненного на перекрестье дорог. А потом ворота, преграждавшие путь в эту часть трансепта, задрожали. Петли треснули со звоном, а обе створки величественно склонились вперед, чтобы упасть на пол, словно крышка гроба.
Из полутьмы трансепта выскочили, будто посланцы Черной смерти, два коня, покрытые кровью и пеной, с красными слепыми глазами упырей. С отворенными пастями, с которых капала красная кровь…
Вийон заорал. В последний миг выскочил из-под копыт, избежав оскаленных зубов, а разогнавшийся конь едва-едва разминулся с ним, потянув следом веревку, на конце которой подпрыгивал серый камень, вырванный из стены церкви.
Вийон получил этим куском песчаника в колено, крикнул от боли, когда камень едва не размозжил ему ногу. Ян из Дыдни оказался медленнее – мешали доспехи, конь ударил его грудью, отшвырнул в сторону. Рыцарь ударился спиной о каменную колонну, так что зазвенел металл нагрудника, но меча из рук не выпустил.
Ошалевшие, превращенные в упырей скакуны ворвались в церковный неф словно буря, переворачивая лавки и подсвечники, неся на своих подкованных копытах смерть и ужас. Раздались всхлипы и крики несчастных женщин, а надо всем этим поднялся плач детей и звучный звон копыт о камень пола, выглаженного коленями многих поколений семиградских саксов, кланяющихся Господу.
– Под стены! – рявкнул Ян из Дыдни, бросаясь вслед несущимся лошадям. – Жвикулис! Давай рушницу!
Кони дорвались до главных ворот церкви. Один прыгнул, растоптал женщину, что хотела уйти под стену. Второй развернулся, волоча за собой привязь с куском песчаника. Заржал жалобно, а потом прыгнул в сторону хоров, где ждали его старые хозяева.
Жвикулис подсыпал на полку пороха, поднял рушницу для выстрела, встал напротив несущегося скакуна, словно крепчайший дуб в лесу напротив надвигающейся бури. Приложил оружие к плечу, упер ладонь в спусковую скобу, прицелился и выстрелил. Кривой молоточек прижал тлеющий фитиль к запалу, порох на полке занялся пламенем, огонь мгновенно добрался до внутренностей ствола, и из дула рушницы вырвалось пламя.
Гром выстрела поразил уши присутствующих не меньше, чем взрыв порохового склада. Свинцовая пуля ударила прямо в окровавленный налобник скакуна… И отрикошетила, отразившись от толстого железа, ушла в никуда.
Жвикулис с криком бросил рушницу, увернулся в сторону, чтобы спрятаться под колонной. Обезумевший конь набросился на него, встал на дыбы, молотя копытами в воздухе; ударил в колонну с такой силой, что посыпалась каменная крошка, сбил слугу, опрокинул его на пол. Литвин выказал воистину волчью ловкость, мигом перекатившись в сторону, под исповедальню, на волос разминувшись с каменной смертью, висящей на веревке под мордой коня.
– На тебе! – рявкнул Ян из Дыдни, рубя с размаху жеребца по бабкам, горизонтальным боковым ударом, нанесенным силой двух рук. Бастард перерубил обе передние ноги упыря как деревянные щепки, визжащий жеребчик свалился на морду, приподнялся еще на обрубках, дернул головой в сторону рыцаря, и тогда поляк воткнул меч прямо ему в залитый кровью глаз, нажал что было мочи, пробивая голову почти навылет и с такой силой, что Вийон услышал хруст, с которым наконечник оружия воткнулся в кость по другую сторону черепа.
Конь пал на бок, свалив на спину встающего с коленей Жвикулиса, словно железная статуя коня римского императора. Придавил его седлом и железным одоспешенным боком, зажал словно в клещах. Литвин завыл, сплюнул кровью, захрипел.
– Жвикулис, брат…
– Сза-а-а-ади-и-и…
Второй конь гнал через неф, разбивая лавки на куски. Ян из Дыдни дернул за рукоять меча, увязшего в конском черепе, но прежде чем успел вынуть клинок, над ним скалилась уже окровавленная башка и пылающие, словно две вынутые из костра головни, буркалы упыря.
– Вороной! – крикнул шляхтич. – Вороной, стой!
Конь не послушался. Налетел на поляка словно вихрь, сбил его, а зубы его, словно ядовитая змея, сжались на бронированных плитах наплечника на левой руке рыцаря. Конь схватил поляка, оторвал его от меча, дернул, чтобы потащить за собой, но не одолел тяжести тела, одетого в нюренбергский доспех.
Ян из Дыдни дернул рукоять мизерикордии, ткнул клинком в жуткую морду, вытянул руку, чтобы достать до глаза…
Впустую. Конь встал на дыбы, завизжал, ударил рыцаря копытами в грудь, не выпуская его руки из зубов. Поляк завыл, голова его подалась назад, но крепко выкованные плиты брони не поддались, копыта не сокрушили скрытого под железом тела.
Вийон появился с другой стороны словно злой дух. Меч Жвикулиса почти сам прыгнул ему в руки. С отчаянием он рубанул по затылку упыря. Клинок зазвенел по наслоенным друг на друга пластинам защиты. Поэт опускал меч снова и снова, изо всех сил, обхватив рукоять двумя руками. Отчаянно молотя, он перерубил железные пластины, рубанул по шее твари. Конь вырвался, тряхнул головой, повернулся к поэту, все так же впиваясь зубами в руку отчаянно вырывающегося рыцаря. Встал на дыбы, снова ударил Яна из Дыдни копытами в бок. Рыцарь орал, колотил рукоятью мизерикордии в железную башку, но, удерживаемый в конских челюстях, словно в железных щипцах, не мог прицелиться, чтобы нанести удар в глаз.
Вийон увернулся из-под копыт в последний момент. Поскользнулся на полу, грохнулся лбом в каменную колонну, но меча из рук не выпустил.
Вертясь в доспехе и потянувшись правой рукой к левому боку, Ян из Дыдни хлестнул коня снизу по горлу. Удар, который, вероятно, свалил бы обычного скакуна, произвел на упыря впечатление не большее, чем укол шпилькой. Но Вийон воспользовался этим мгновением. Вскочил на ноги, добрался до сражающегося с рыцарем коня. Снова рубанул
