Сразу после каторги Вера направилась в Восточный сектор, в поселение Верхняя Степянка, надеясь, что этот поход рассеет очень неприятные для нее подозрения, закравшиеся после недавних событий и особенно после посещения каторги. Однако результаты ее самовольного расследования Веру пугали все больше, и теперь ее путь лежал в Центр, в Улей. По пути она решила зайти еще в одно место, где никогда не бывала. Какой-то объективной надобности посещать разрытый коллектор Немиги, где когда-то находился Монастырь, у нее не было. Он давно уже пустовал – всех монахов и постояльцев оттуда выселили и пытались создать здесь обычное светское поселение с названием Новая Немига. Но давно утратившие набожность люди все же испытывали какой-то суеверный страх перед этим местом и категорически отказывались здесь жить. Несчастных случаев, провалов в общественных работах и неудач в личной жизни у новонемиговцев было отнюдь не больше, чем в других поселениях. Но только здесь неурожай, подвернутую ногу, болезнь ребенка, бесплодие жены, пьянство и измену мужа относили непременно на счет злобных монахов, духи которых бродят по бывшему Монастырю и вредят тем, кто посмел нарушить покой их бывшего обиталища. Сам вид старого разрытого коллектора, журчание ручья, в который превратилась река Немига после заключения ее в коллектор, особые сквозняки и игра теней в изначально не приспособленном для пребывания людей месте играли злые шутки над воображением обитателей, видевших кругом призраки монахов. Из поселения бежали по одному или целыми семьями. Это жестко пресекалось до тех пор, пока не сошел с ума администратор Новой Немиги, кинувшийся с ножом на прибывшего с проверкой инспектора, признав в нем восставшего из мертвых монаха. После этого поселение признали бесперспективным и всех, кто еще не убежал из Новой Немиги, оттуда выселили.
Все это она знала со слов одного из бывших новонемиговцев, которого допрашивала по какому-то делу, будучи еще Девятым следователем. А из недолгой исповеди Булыги она узнала, что дискредитация Монастыря в свое время было делом рук Черной Пятерки – именно она, переодевшись в монашеские рясы, напала на выходивших на полевые работы обитателей соседнего поселения. И именно это нападение стало поводом для репрессий против религиозного поселения.
Поселение пустовало, и причины его запустения были известны. Так почему она шла сюда? Потому, что пустующий Монастырь был почти по дороге, и она просто хотела «для общего развития» пополнить свой багаж знаний о географии Муоса? Или потому, что тут когда-то обучался ее отец, прежде чем стать капелланом поселения Мегабанк? А быть может, потому, что именно в этом поселении слабый телом и духом Радист, исстрадавшийся от потери своей любимой, был перекован в Присланного, поведшего за собой народы Муоса на Последний Бой? Или она снова искала ответы на свои вопросы?
– Оглашеннии изидите! Оглашеннии изидите!..
Тихо продвигаясь по коллектору и вслушиваясь в темноту со стороны Монастыря, она слышала эти странные слова и не верила своим ушам. Может, и правы бежавшие из Новой Немиги поселенцы насчет монахов-призраков, иначе кто и для кого может справлять православный культ в умершем поселении? Даже если это все-таки был призрак, Вера не была намерена его перебивать, потому что религиозное пение подняло забытые воспоминания, возвращая ее в далекое детство, в ее родной Мегабанк на воскресную службу, которую проводил Владимир Пруднич – капеллан поселения. Она как сейчас помнила отца, совершающего литургию, неумело затягивая старославянские строфы, которые он вычитывал из молитвенника, переписанного им же от руки во время его краткосрочной учебы в Монастыре. Участие в церковной службе в Мегабанке не было обязательным, и поэтому прихожан у Вериного отца едва набиралось человек десять. Да и то в их число входили сами Прудничи, потому что они не могли не прийти, Лизка, потому что она всегда хотела быть рядом с Костиком, тетя Нина с детьми, не упускавшая шанса показать свою преданность администратору, да еще пара человек, делавших это скорее по привычке, чем по глубокой вере. Да и Вере не очень-то нравилось это скучное тогда для нее полуторачасовое стояние, и поэтому она развлекала себя тем, что деловито поджигала постоянно гаснущие лучины, используемые вместо свечей. Да еще она с нетерпением поглядывала на крохотные просфоры, выпеченные из муки, купленной за большие деньги на рынке Центра. Мать после службы раздавала просфоры и тем, кто участвовал в литургии, и тем, кто ее пропустил. В службе можно было не участвовать, но мешать Прудничу, шуметь и даже разговаривать в это время никто не смел, поэтому хрипловатый голос капеллана да тихое неумелое подпевание его паствы были единственными звуками в поселении на эти полтора часа. И это было настолько строгим правилом, что даже сейчас, через года, Вера не посмела перебивать неведомого священника с таким же хриплым голосом, какой был у ее отца, но с куда более стройным чтением молитв и красивым пением. Тем более, участвующие в этой литургии прихожане держались настолько тихо, что даже чуткий слух Веры не мог уловить, сколько их там вообще есть.
– Но яко разбойник вопию, во Царствии Твоем. Аминь. Приидите, причастники, вкусите Святых Даров.
Вера помнила эти слова, которыми литургия заканчивалась. Поэтому она теперь решилась войти в расширение коллектора, едва освещаемого одной лучиной. Но никакой паствы она не увидела, здесь не было никого, кроме одного маленького худого мужчинки с редкой бородой и в изодранной грязной рясе. Он стоял с церковной чашей в руках и испуганно смотрел на подходившего к нему человека в униформе. В незнакомом священнике происходило какое-то внутреннее борение, по результату которого он ложкой зачерпнул часть содержимого чаши, быстро это съел и, смешно насупившись, неуверенно заявил, не глядя Вере в глаза:
– Вот теперь я готов: я не раз малодушничал, но больше это не повторится! Да, теперь я открыто заявляю: я – священник, монах Монастыря Святой Елизаветы, наверное, последний из оставшихся в живых и уж точно последний из живущих на свободе. Я успел совершить литургию, и теперь можете делать со мной, что хотите, – я принимаю венец мученика.
– Да нет у меня для вас никакого венца – не за этим я сюда пришла.
– А за чем? – растерялся священник.
– Не знаю, – честно ответила Вера, а потом, чтобы успокоить этого перепуганного дядьку, чуть-чуть соврала: – Я мимо проходила, а тут слышу, кто-то молитвы читает, заинтересовалась вот, решила послушать.
Похоже, мужчина поверил, что
