Адэр свел брови:
— Какое мясо?
— Думаете, я дурак? Вы взяли их для собачки.
Всю силу, всю злость, всю ненависть Адэр вложил в один удар. Продавец влетел в поленницу, сверху посыпались расколотые бревна. Автомобиль за спиной заходил ходуном — в салоне бесновался Парень. Подбежали Эш и Малика. Лайс принялся сбрасывать поленья с продавца. Склонившись над ним, замер на несколько долгих секунд.
— Мертв? — спросил Адэр.
Лайс выпрямился, посмотрел по сторонам:
— Быстро уезжаем! Быстро!
Малика подняла с земли кинжал Адэра. Пошатываясь, приблизилась к продавцу и вонзила клинок ему в спину:
— Его убила я! — Воткнула палец Лайсу в грудь. — Видел? Это я! — Направила палец на Эша. — Ты тоже видел!
Лайс вытащил кинжал из спины продавца:
— Ты его ранила. — И нанес два удара в безжизненное тело.
— Что происходит? — раздался зычный голос.
Все резко развернулись. К домику шел местный страж. Заметив разваленную поленницу, споткнулся. Попятился к притону. Лайс понесся к нему. Высоко подпрыгнув, уселся стражу на плечи и обхватил его шею ногами. Сделал стремительный поворот всем туловищем — раздался треск — и повалился вместе с бездыханным стражем на землю.
Часть 32
Автомобиль плавно покачивался на еле заметных бугорках. Лучи лимонного солнца пронзали стекла и скользили по пустому заднему сиденью. Эш и Лайс повезли детишек в клинику маркиза Ларе. Моранда как выскочил в Зурбуне из салона, так больше в него не забрался. Всю дорогу не бежал — летел перед машиной. Малика неотрывно смотрела на приближающийся замок — серую прогалину на васильковом небосклоне.
— Соскучилась? — спросил Адэр.
— Соскучилась.
— Странно, я тоже.
Это были первые фразы, которыми они обменялись, с тех пор, как покинули город общины тезов.
Миновав аллею с подстриженными под линейку кустами, автомобиль затормозил перед широкими рядами ступеней. Возле двери, рядом с караулом стояли Гюст и Мун.
Адэр открыл дверцу:
— Завтра ночью. — И покинул салон.
Пока поднимался по лестнице, несколько раз оглянулся. Малика продолжала сидеть. Смотрела в пустоту, и внутри было так же пусто — ни чувств, ни желаний, ни сил.
Машина легонько качнулась.
— Куда едем? — прозвучал приятный голос.
Малика повернула голову. За рулем сидел водитель Адэра.
— Меня зовут Файк, — представился он, широко улыбнувшись.
Малика устремила взор вперед.
— Так куда едем? — повторил Файк.
— Куда-нибудь.
— Понятно, — сказал водитель и ни жестом, ни взглядом, ни словом более не побеспокоил Малику.
Она выбралась из салона, вошла в замок. В холле стоял туман. Перед глазами расплывались очертания мебели и дверей. Размытые силуэты стражей мелькали то слева, то справа. Малика добрела до лестницы, схватилась за перила и с трудом разглядела ступени. На руку легла теплая ладонь.
— Пошли ко мне, — прозвучал мягкий голос Муна.
Держась за старика, Малика поплелась в хозяйственную пристройку.
— Он убивает тебя, — прошептал Мун.
— Я сама себя убиваю.
Комнатка Муна всколыхнула ненужные воспоминания. Вот на этой кровати с панцирной сеткой она прыгала до упаду — пыталась лизнуть потолок. А в этом сундуке любила прятаться. Как-то замочек защелкнулся, и она просидела три дня, пока Мун не вернулся из Ларжетая. А эту салфетку, что сейчас лежит на столе, вышивала повариха. Нет уже поварихи — обварилась кипятком. Мун долго страдал. Может, любил? А эту бабочку из бисера сделала подружка — дочка горничной. И подружки нет — умерла от воспаления легких. На листочке над кроватью на всех парусах летит кораблик — единственное, что Малика сделала по велению сердца своими руками. Она рисовала и свято верила, что мама с папой на этом кораблике, посреди бескрайнего моря и неба, рядом с солнцем. Им светло и тепло. Им хорошо. Они вместе…
Малика села на стул, сложила руки на столе:
— Вилар хочет, чтобы я стала его женой.
Мун придвинул к ней плетенку с плюшками:
— Ты сказала, что у вас не будет детей?
— Сказала.
— А то, что будешь видеть серый мир?
— Сказала.
— А то, что он не сможет жить без тебя?
— Он меня не слышит.
— Ты сказала, что любишь Адэра?
Малика вскинула голову.
— Как я могу это сказать? Как я скажу ему, что эта любовь убьет меня, и он все свои последние дни будет проклинать Адэра? Как я могу позволить ему ненавидеть человека, которого люблю? Я люблю в нем всё! — говорила она, хлопая ладонями по столу. — Мятую рубашку и грязные сапоги. Как он держит руль, как поправляет воротник, как смотрит на огонь, как потирает подбородок. Я люблю, когда он злится. Когда протыкает меня взглядами. Я люблю и ненавижу!
Мун выглянул в коридор, закрыл дверь:
— Тише… Малика…
— Ненавижу, когда в его постели кто-то, — говорила она, колотя кулаками по крышке стола. — Ненавижу, когда он приходит довольный, как кот. Я хочу разорвать, растоптать, уничтожить! Хочу прижаться лбом к его лбу: посмотри на себя! Увидь себя насквозь, как вижу я! Почувствуй то, что чувствую я! Он станет жалеть меня, но мне не нужна его жалость!
Мун притянул ее голову к груди:
— Тише, милая, тише…
— Я люблю его и ненавижу. Разве так бывает?
Мун погладил ее по спине:
— Не знаю, Малика.
— Почему у других всё по-другому? Почему моруны находят свою половинку, рожают детей, отдают мужу себя без остатка? Почему они счастливы, а я нет?
— Если б все были счастливы, не было б моранд.
Малика оттолкнула старика:
— Мун! Не напоминай!
Он поцеловал ее в макушку:
— Прости, милая! Прости!
Малика закрыла лицо ладонями:
— Если бы он не замечал меня, если б я могла быть просто рядом… за дверью, в конце коридора, на другом этаже… Если бы я оставалась серым пятном, мне было б легче. Но он заметил. Я возбудила в нем азарт, Мун. Я стала дичью. Он вышел на охоту.
— Он… пристает к тебе?
— Да, Мун. И он в шаге от победы.
— Малика… моя девочка…
— Не называй меня так!
— Почему?
Она посмотрела в тусклые старческие глаза. Как сказать ему, что «моя девочка» уже принадлежит Адэру?
— Я повзрослела.
— Хорошо. Не буду. — Мун надсадно вздохнул. — Это тупик, Малика.
Она кивнула:
— Тупик… Сколько продержалась моя мама? Три года? Я не проживу так долго. У нее была я, и отец ждал ее тихо. А я борюсь с ним, борюсь за каждый час, за каждую минуту. Я так хочу жить! Мун! Я хочу жить!
— Давай уйдем, Малика. Прямо сейчас. Давай? Ты рядом с ним или он далеко — уже без разницы.
— Я знаю.
— Не позволяй над собой издеваться.
Малика подошла к узенькому окну, открыла створку. В легкие хлынул опьяняющий запах пламенной осени.
— Если завтра я не проснусь… Если так выйдет, что сегодня мой последний день на земле… гордилась бы я тем, что успела в этой жизни? Гордилась бы так, как гордилась моя мама? Улыбалась бы я, как улыбалась она в последнюю секунду… избитая, изнасилованная, истыканная ножами.
— Малика… — выдохнул старик. — Кто тебе сказал?
Малика повернулась к нему лицом:
— Нет, Мун. Мне нечем гордиться. Я не могу уйти.
Легла на кровать. Обняла себя за плечи и закрыла глаза.
Адэр целый день провел
