В голове у него прояснилось, словно он один сохранил трезвость, в то время как остальные допились до безумия.
– Уйди с моего пути, Фремур-Мышь, – прорычал Гездан, – или с тобой будет то же самое.
Фремур приставил острие меча к его груди.
– Ты ничего не станешь делать. Одриг мертв. Мой брат тан мертв. Из чего следует, что теперь я тан клана Журавля до тех пор, пока мы не выберем нового тана на очередном сходе. Или ты станешь отрицать закон?
Гездан смотрел на него, гнев в нем боролся с удивлением, словно Фремур, которого он знал, исчез, и вместо него появился странный демон из другого мира.
– Ты?
– Я старший мужчина дома Одрига. Значит, теперь я тан.
– Но он украл тело твоей сестры! – крикнул другой мужчина. – Он ее опозорит.
– Он не станет ее позорить. Он будет скорбеть о ней, глупец, а потом похоронит. Нам вполне хватит времени, чтобы подумать о том, что сделал Унвер. Уберите мечи.
И если вы хотите кого-то похоронить, у нас есть два трупа.
– Ты сам не знаешь, что делаешь, – сказал Гездан, но после короткой паузы убрал меч в ножны.
Фремур почувствовал, как горит его лицо, ощущал жар под кожей.
– Нет. Но и ты не знаешь. И все остальные тоже. – Как только он обнажил меч, перед его глазами возникло видение: пламя горящей деревни обитателей каменных домов лижет небо, а Унвер парит над ним, словно огромная хищная птица, посланная с небес, чтобы бичевать врагов клана Журавля. – Неужели ты сам не видишь? Сегодня с нами говорили боги. Небесный Молот отправил нам послание, и мы должны его понять, прежде чем начать действовать.
И хотя он видел лишь гнев в друзьях брата, на лицах многих собравшихся появились другие чувства – не просто недоумение и ужас, но и благоговение. Даже Буртан, старый шаман, выглядел смирившимся, словно стал свидетелем не просто чего-то ужасного, но и некоего важного события. Фремур был рад, что старик понял. Быть может, остальные со временем тоже осознают, что произошло. Так бывает, однажды сказал ему отец, когда боги говорят с людьми.
Глава 40. Глазами бога
Однажды женщина жила на небе,Жила на небе, жила на небе…Что-то маленькое, но удивительно тяжелое прыгало на груди у Моргана, злая фейри, судя по звуку пронзительного голоса.
Однажды женщина жила на небе,И ее звали Бабушка Солнце.Он застонал и попытался отпихнуть то, что ему мешало, но оно не отставало, точно надоедливый заусенец.
Она скакала на облачной лошади,облачной лошади, облачной лошади.Она скакала на облачной лошади,И ее звали Бабушка Солнце!– Бог ада, – сказал он. – Что ты такое?
– Ты сказал плохие слова про бога, – заметила фейри с очевидным удовольствием. – Я все расскажу архиепископу Джервису, и он тебя отлучит от церкви.
– Уйди. Сплю.
– Тебе нужно вставать, потому что сегодня ты уезжаешь, Морган. И я на тебя сердита за то, что ты не пришел и не попрощался со мной.
Он открыл один глаз. Света в его спальне было недостаточно, чтобы он мог разглядеть существо, которое устроилось на нем, но уже понял, что вредный дух – это его сестра.
– Как я мог прийти и попрощаться с тобой, если я еще не уехал?
– Ты собирался так поступить. Ты хотел уехать не прощаясь.
Он стащил Лиллию с груди и обнял, не давая вырваться.
– Я пришел в твою комнату вчера вечером, чтобы попрощаться, я думал, что уеду рано, но тебя там не было. Как ты думаешь, кто виноват?
– Мне приснился плохой сон, и я пошла в кровать к тетушке Ронер. – Его младшая сестра несколько лет назад узнала, что подругу ее матери зовут графиня Рона, но, как и во многих других случаях, Лиллия не пожелала менять свои привычки, чтобы доставить удовольствие другим. Морган и сам отличался упрямством, но в подобных вещах ему было далеко до сестры.
– И я должен был это знать? Кроме того, я не уверен, что тетушка Ронер захотела бы, чтобы и я забрался к ней в постель, Лил.
– Нет, потому что ты слишком большой и от тебя плохо пахнет.
– Врунья.
– Да, плохо. От тебя пахнет, как от брата Олова.
Он учил детей в течение года, пока его привычка воровать мелкие вещи, чтобы менять их на выпивку, не стала так очевидна, что его пришлось вернуть в аббатство Святого Сутрина. И, пока он их учил, брат Олов прятал кувшины с вином в самых неожиданных местах резиденции, чтобы иметь возможность «подкрепляться» между уроками.
Морган перекатился на бок, спиной к сестре.
– Уходи, Поросенок. Я пытаюсь спать.
– Вставай! Уже пора, и тебе нужно со мной попрощаться.
– До свидания.
– Нет, как следует. Ты должен встать и сказать как положено. Иначе ничего не получится.
– Что не получится?
– Я произнесла сегодня утром специальную молитву, чтобы бог запомнил, что ты уходишь, и пообещал мне благополучно вернуть тебя назад.
– И он? – проворчал Морган.
– Он что?
– Бог дал тебе обещание?
– Я не знаю. Не будь злым!
И она почти не сердилась, как бывало, когда он делал вид, что дразнит ее – или дразнил, что также случалось довольно часто. Морган понял, что она действительно расстроена и готова расплакаться.
Он застонал и повернулся на спину, все еще придерживая Лиллию, чтобы помешать ей себя оседлать. Его младшая сестра любила садиться на него верхом, делая вид, что он конь – очень резвый конь, если судить по тому, как энергично она пыталась на нем скакать, – но после выпитого вчера дешевого вина сегодня Морган чувствовал себя особенно паршиво. На самом деле вчера вечером он не стал засиживаться допоздна и слишком много пить, думая, что они выедут на рассвете; но, вернувшись в резиденцию после ужина, он узнал о нападении на графа Эолейра и о том, что их отъезд отложили. Однако он все равно не хотел, чтобы Лиллия продолжала прыгать у него на животе.
– Полагаю, после того как я уеду, вашему прыгучему высочеству придется отвести этого пони на пастбище и поискать настоящую лошадь. – Его шутка была встречена молчанием. Он посмотрел на Лиллию, которая лежала, уткнувшись носом ему в ребра. По ее щекам катились слезы. – Почему ты плачешь, Поросенок?
– Ты знаешь почему! Ты знаешь.
– Потому что я уезжаю.
– Да. Опять! Ведь ты только что вернулся!
– Не я это придумал.
– Мне все равно, пусть ты даже никогда не станешь мужчиной. Я не хочу, чтобы ты уезжал.
– Стану мужчиной?
– Так сказала тетушка Ронер. «Он должен отправиться в мир и стать мужчиной». Так она сказала.
Морган нахмурился и собрался сесть, для чего ему пришлось освободиться от печального семилетнего ребенка. Слова Роны его рассердили, хотя ему всегда нравилась аристократка-эрнистирийка. Почему все считают, что он не может достичь зрелости? Он неплохо владеет мечом, умеет скакать на лошади, пьет наравне с лучшими из них, да и с женщинами у него все в порядке.
