Антоний Тизенгауз вышел из кареты и направился к костёлу, чтобы помолиться о судьбе своей родины. Понятовский же продолжил путь к поместью в одиночестве, глубоко о чём-то задумавшие! А задуматься было о чём: пройдёт совсем немного времени, и Станислав Понятовский окунётся в новую для себя жизнь и столкнётся с массой новы людей. Некоторые из них станут для него большими мостами или маленькими мостиками к его будущему возвышению, а кто-то выбьет из-под ни: опоры и подтолкнёт Станислава к невозвратном падению.
При общении молодой Станислав Понятовский мог казаться обыкновенным молодым повесой и ловеласом. Однако в глубине мыслей он рассуждая трезво и ясно, давая оценку каждому своему и чужому слову, тому или иному событию. В своих жизненных планах Станислав Понятовский видел себя в будущем не меньше чем канцлером Речи Посполитой. Он неоднократно в разговоре с родственником Адамом Чарторыским намекал на желание проявить свои способности в решении внешних политических вопросов при каком-нибудь европейском дворе. Но опытный и мудрый глава рода не торопил события. Конечно, Адам Чарторыский имел свои виды на Станислава Понятовского, не считал, что всему своё время, и «подготовил» племяннику для первого испытания место депутата в сейме Речи Посполитой.
Сейм оказался хорошей школой жизни для будущего короля. Станислав Понятовский сразу был замечен как сторонниками Чарторыских, так и их оппозицией. Он присутствовал на всех заседаниях сейма и отличался от многих депутатов ораторский талантом, убедительной уверенной речью, а также своими вопросами, которые молодой Понятовский задавал оппонентам.
Начиная карьеру депутатом сейма Речи Посполитой с 1752 года, Станислав Понятовский оправдал доверие фамилии Чарторыских и уже через пару лет вёл праздную жизнь дипломата при французском королевском дворе, которая его вполне устраивала. Родина с её вечными проблемами находилась где-то далеко, зато рядом было высшее французское общество, очаровательные молодые француженки из того общества, любовные и политические интриги... Что ещё надо молодому и обаятельному поляку-дипломату?
Но в 1757 году Понятовский был вызван в Варшаву на аудиенцию к польскому королю Августу III как кандидат на дипломатическую службу при русском дворе. Поговорив для соблюдения правил приличия и этикета со Станиславом Понятовским в присутствии Адама Чарторыского, король одобрил его кандидатуру на столь ответственную должность и отправился на охоту. Адам Чарторыский не последовал за королём, а подошёл к племяннику и сделал ему по-родственному напутствие:
— Ну, дерзай, Станислав! Родину помни и всё делай ради её блага. Пусть даже тебе придётся делать то, чего никогда бы ранее не сделал.
Молодой дипломат понимающе кивал головой, хотя плохо соображал, что хотел сказать его дядюшка. Но главное он уяснил: про вольную французскую жизнь ему надо забыть, однако его карьера продвигается в нужном направлении и цель стать ведущим политиком Речи Посполитой приобретает всё более чёткие контуры. Его ждёт загадочная и холодная Россия с её не менее загадочным народом. Чем закончится его дипломатическая карьера при российском дворе императрицы Елизаветы Петровны, Понятовский даже не предполагал.
Прошло уже несколько лет после того, как Тадеуш со старшим братом покинули родные им Сехновичи, чтобы постигать новые для них науки и развивать те знания, которые заложили в них отец с матерью. За это время в поместье Костюшко мало что изменилось, в том числе и в лучшую сторону По-прежнему поместье было заложено за долговые обязательства Людвига Костюшко, а значительно меньший, чем в прошлом году, урожай не позволял ему рассчитаться с кредиторами.
Сложная ситуация в хозяйстве была не только у Костюшко. Междоусобные войны, которые велись между различными партиями за власть и за депутатские места в сейме Речи Посполитой, безволие короля, неспособного сплотить нацию, создавали политическую нестабильность в стране. От такого положения дел страдала экономика, как государства, так и финансовое положение мелких и средних хозяйственников-помещиков. Всё чаще в стране стали проявляться недовольства крестьян, выражавшиеся в местных стихийных выступлениях против своих хозяев. Народ находился в состоянии сухого пороха, который расположен рядом с источником огня. Малейшая искра — и может произойти взрыв.
Сехновичи, к сожалению для семьи Костюшко, не остались в стороне от подобных волнений.
Корчма старого еврея Изи стояла на краю Сехновичей возле самой дороги. Изя правильно выбрал место для корчмы: не только местные крестьяне в свободное от работы время втайне от своих жён забегали выпить вина, которое делал сам Изя со своей женой Цилей по каким-то старинным рецептам, но и случайные путники, проезжающие мимо, также не брезговали еврейской корчмой, останавливаясь в этом заведении, чтобы выпить и хорошо подкрепиться. А Циля умела вкусно приготовить и красиво подать гостю.
В один из таких деревенских вечеров в корчме за не очень чистым деревянным столом сидели два крестьянина, потихоньку попивая из глиняных кружек домашнее вино Изи. Разговаривали они между собой вполголоса. По их лицам было видно, что этот разговор был невесёлый. Беседа шла вяло, да и какое могло быть у этих крестьян настроение: их жёны давно уже ждали своих мужей, чтобы в очередной раз пожаловаться на то, что приходится на всём экономить. А чем будут питаться их дети в холодные долгие зимние вечера? Вот и вчера опять приходил в деревню управляющий пана Людвига Костюшко, предупреждал, что барщина будет увеличена, а часть собранного в этом году урожая надо будет отдать для погашения долга хозяина. Так как же жить дальше, когда придёт весна, а кормить детей уже будет нечем? Всё уйдёт в панскую усадьбу, а что может сделать крестьянин, если и его самого могут продать или отдать, как скотину, другому пану за долги хозяина?
— Я слышал, что некоторые помещики заменили барщину чиншем, — услышал часть разговора Изя. — Тогда хоть можно рассчитать, сколько надо отдать хозяину, чтобы самому потом было чем питаться, — проговорил один из сидящих за столом.
— Да что там рассчитать, тогда можно и на своём поле больше поработать, чтобы ещё что-то осталось на ярмарку в Вильно отвезти, — поддержал разговор его товарищ по столу. — Надо собрать делегацию от общины и направить её к хозяину. Сколько можно обирать нас?
Одним из собеседников был новый староста деревни Сехновичи Тихон. Мужик он был спокойный, рассудительный, мог сказать своё слово в нужное время. Его в деревне уважали за хозяйственность и за большую семью, которую он умудрялся прокормить даже в самые тяжёлые неурожайные годы.
— А ещё поговаривали на рынке, что крестьянам разрешили создавать общественную
