В небольшой мастерской в доме Цельтнеров в Бервиле Костюшко мастерил какую-то деревянную безделушку на токарном станке, подаренном ему женой Павла I. Немецкое изделие исправно работало уже почти двадцать лет, подтверждая своё высокое качество.
На Костюшко был надет простой рабочий кафтан и фартук столяра. Если бы кто-либо со стороны увидел его в этот момент за работой, то никогда бы не подумал, что этот человек когда-то был свидетелем и активным участником великих исторических событий, а его имя будоражило целые государства. Тем более никому бы и в голову не пришло, что при его жизни на его родине до сих пор об этом старике поют песни, а в крестьянских семьях о нём рассказывают детям на ночь сказки. А в реальной жизни некоторые представители великих мира сего желали бы встретиться с этим народным героем и поговорить в приватной беседе.
Закончив вытачивать очередную табакерку, Тадеуш Костюшко с удовольствием рассматривал результат своего труда. Вдруг дверь широко распахнулась, и в мастерскую вбежало прелестное создание лет шестнадцати.
— Что случилось? — искусственно изобразив сердитое лицо, спросил Костюшко свою воспитанницу. — Началась новая война или Наполеон снова захватил Париж? — попробовал он пошутить. Но увидев раскрасневшееся лицо девушки, «воспитатель» отложил табакерку в сторону.
Оставшись к старости один, без семьи и без детей, Костюшко перенёс всю нерастраченную нежность и отцовскую любовь на Таддеи. Она была для него тем лучом света в его старости, под которым он находил в себе ещё желание жить и жить как можно дольше. Костюшко, занимаясь воспитанием крестницы, обучал её языкам и литературе, посвящал в тайны истории и давал уроки живописи. Поэтому постаревший герой генерал не мог на неё сердиться или ругать, а только иногда сдвигал к переносице свои густые брови, изображая на лице строгость.
— Ну, я жду объяснений, — требовательно сказал он нарушительнице спокойствия.
— Крёстный, к вам прибыл какой-то важный господин. Он ожидает вас в гостиной, — пояснила своё вторжение Таддеи и застыла в ожидании.
— Пойди и скажи, пожалуйста, что я сейчас приду, — попросил Костюшко. — Объясни господину, что мне надо переодеться.
Девушка тотчас упорхнула, а Костюшко вернулся в свою комнату и начал переодевание, раздумывая, кому он понадобился в такое неспокойное время. Хотя когда оно было спокойное в последние годы?
Когда же в мундире генерала американской армии он вошёл в гостиную, из-за стола ему навстречу поднялся неизвестный человек в парадной форме русского генерала. Мужчина был среднего роста, лет сорока, с пышными бакенбардами и приятной наружности. В его неторопливых движениях угадывались те черты светского человека, которые прививались не столько воспитанием, сколько передавались с кровью целых поколений династии аристократов.
— Разрешите представиться, — сказал по-польски прибывший неожиданный гость и наклонил свою голову, выказывая почтение тому, ради кого он прибыл в этот французский городок, — князь Адам Чарторыский.
Костюшко приветливо кивнул в ответ и подал руку дорогому гостю. Теперь он знал, с кем имеет дело, и с удовольствием готов был принять его в доме своих друзей, приглашая занять место за большим столом. Когда они оба сели, Костюшко с интересом более внимательно рассматривал молодого Чарторыского, с которым судьба могла свести его ещё много лет назад.
Господь сделал Адаму Чарторыскому большой по человеческим меркам подарок, определив ему родиться в известнейшей в Речи Посполитой семье. Его отец, князь Адам Казимир, дал сыновьям прекрасное образование: основу латинского и греческого языка им закладывал датчанин Шоу, бывший ранее наставником наследного принца Датского, математику и физику преподавал швейцарец Люилье, а историю родины и её литературу молодые князья постигали при помощи известнейшего в то время поэта Княжнина.
Князь Адам Казимир был мудрым и дальновидным отцом не только в вопросах образования своих детей. Чтобы его сыновья видели окружающий их мир не только в розовом цвете, он устроил их обучение в родовой резиденции в Пулавах. Там вместе с молодыми князьями Чарторыскими получали образование дети магнатов и простых шляхтичей. Молодые люди, оправдав ожидания князя, невольно подражали старшему поколению, устраивая собрания, где с пылкостью юных сердец обсуждали вопросы будущего Речи Посполитой, создания и организации новой структуры государственной власти.
Вторым важным этапом познания окружающего мира для молодого Адама Чарторыского стала поездка по Европе в 1786 году с посещением Германии и Швейцарии. Тогда перед ним открылся ещё один новый мир, в котором молодой князь встретился с известнейшими людьми и даже был представлен Гёте. После такого насыщенного путешествия князь Адам вернулся на родину и сразу окунулся в политическую жизнь Речи Посполитой. Избирательная кампания 1788 года и участие в Четырёхлетнем сейме стала для восемнадцатилетнего юноши первой серьёзной жизненной школой.
Молодой политик активно участвовал в деятельности великого сейма и присутствовал на всех его заседаниях. Он с патриотическим восторгом воспринял все планируемые реформы в Речи Посполитой, но неожиданно вновь собрался за границу. По рекомендации родителей в 1789 году Адам решил продолжить учёбу в Европе, планируя начать с Франции. Но родина революционных бурь встретила князя враждебно, и он без задержек пересёк эту опасную для любых аристократов территорию, направляя свою карету прямо в сторону консервативной Великобритании.
Прослушав в Лондоне блестящие речи английских ораторов Бёрка, Фокса и Грея, князь Адам посетил университеты в Оксфорде и Эдинбурге, познакомился со знаменитыми английскими учёными Кларком и Юмом. Жизнь в английском обществе настолько увлекла молодого польского аристократа, что домой он вернулся только к моменту принятия Четырёхлетним сеймом Конституции 1791 года. Затем была война, участие в сражениях, высшая военная награда за боевые заслуги, поражение, отставка «по собственному желанию» и иммиграция в Англию.
В военных действиях восстания под руководством Костюшко Адаму Чарторыскому участвовать не довелось: направляясь в 1794 году в Польшу с этой целью, он был неожиданно задержан на территории Бельгии по требованию австрийского правительства. Под арестом потомок известнейшей в Польше фамилии находился до конца разгрома восстания, после чего был освобождён. Адам Чарторыский, духовно разбитый от унижения, которое претерпела его родина, уехал в Вену к родителям, которые и «организовали» для него этот арест.
Предвидя поражение восстания, старый князь Адам Казимир Чарторыский таким образом попытался сохранить жизнь сыну, зная его патриотические чувства. Он прекрасно понимал, что Адам-младший не останется в стороне, когда вся Речь Посполитая была охвачена восстанием, а тысячи патриотов со всех стран Европы вставали в ряды восставших. Но
