– Зря хрустишь, – тут же сказал отец. – Я вот так же хрустел – и дохрустелся. Слушай, а что ты так долго спишь? Так долго спать безнравственно…
У отца протрузии шейного отдела – наследие лихой репортерской молодости, пороховых девяностых, когда отец мотался по стране с журналистскими расследованиями, экономил на техобслуживании «Лады», пренебрегал шарфом, поясом из собачьей шерсти и верил, что правда – есть. Конечно, это не смешно, но когда в моей голове совмещаются образ отца и слово «протрузии», удержаться сложно. Чтобы не выдать улыбку, зеваю.
Я зевнул.
– Ты знаешь, что рядом с нами живут японцы? – спросил отец. – Редкостная деревенщина, между прочим.
Протрузии, куда от них, я не виноват. И сразу папеньку вижу: сидит в бистро за круглым столиком, кофей кушает, глядит на город поверх ноутбука и все-все знает.
– Это называется «токийский парадокс», – сказал отец. – Новейшая техника и абсолютно селюковское сознание основной массы населения Японии – это притча во языцех…
Я зевнул от души, потянулся и хрустнул шеей в другую сторону.
Отец посмотрел на меня с завистью и неприязнью, почесал пузо. Я выше его на полторы головы, шире в спине и в плечах; нельзя зарекаться, но протрузий шейного отдела у меня, скорее всего, не случится. Да, издали вполне можно подумать, что это я его родитель. Когда мы идем куда вместе и встречаем его знакомых, он начинает немедленно рассказывать им про мое потерянное поколение. Амбалы, переростки, лоси безмозглые, раскормили идиотов себе на голову, ну и так далее, вот что делает с людьми избыток белковой пищи. А вот они в восьмидесятых…
– Ни для кого не секрет, – отец ухмыльнулся, – японцы зациклены на смерти. У них это генетическое, они это чувствуют. Вот ты знаешь, что перед атакой на башни-близнецы в Нью-Йорке резко увеличилось количество японских туристов?
– Нет, – сказал я.
– Оно увеличилось.
Отец сел, снял шлепанец и стал тереть пальцем наросшую косточку и с удовольствием дышать.
– Оно сильно увеличилось… тебе надо все это запомнить, – сказал отец. – Запомнить, насмотреться…
Он указал шлепанцем на сантехника, в раздумьях глядевшего на душевую стену.
– Что запомнить?
– Да все, – отец скинул шлепанцы и направился к бассейну. – Все запомни, сынище, все! Уникальное время! А ты все дрыхнешь, как сурок. Как байбак байбакович…
Финт. Ладно, размахнусь ушами. Я поднялся и пошлепал к бассейну.
Отец поежился, потрогал пальцами ноги воду, ступил на ступеньку, засмеялся. Сейчас с ним хорошее настроение будет, верное дело.
Так и получилось, отец засмеялся громче, счастливо и, забыв про все свои болести и утреннюю хандру, забыв японскую грусть и гаванскую нирвану, пнул воду, послал на ту сторону брызги.
– Не, сынище! Спать надо меньше. Лучше вообще не спать, это будоражит… Я поздно встал – и на дороге застигнут ночью Рима был!
И бухнулся в воду.
Это у него от души. В бане напарится и, перед тем как упасть в снег, обязательно проорет что-нибудь, обычно из Маяковского.
– Хорошо! – крикнул отец. – Хорошо!
Он сразу перевернулся на спину и, сильно булькая ногами, поплыл поперек.
Я встал на бортик, оттолкнулся посильнее, нырнул, обогнал отца под водой и встретил его возле другого бортика.
– Здорово! – отец оперся локтями о бортик и стал болтать ногами.
Я устроился рядом.
– Прекрасное утро! – радовался отец. – Я тут зашился немного, не отдыхаю, дергают и дергают. Новости, однако…
Я что-то не помнил особой перегруженности наших новостей кубинской темой. То есть я вовсе ничего про Кубу не помнил, разве про визит папы римского, ну, и мама рассказывала. Не похоже было, что отец здесь надрывается на информационном фронте. Хотя… Кто его знает, чем он тут занимается.
– Вода отличная! – отец помахал душевому негру.
Человек улыбнулся. Я тоже ему улыбнулся, выбрался рывком на парапет. Отец вышел по лесенке.
– Хорошо все-таки, – сказал он. – Надо давно было отпуск взять… Нырнем еще?
– Нырнем!
Но, постояв на бортике и почесавшись, отец передумал и спустился на воду по лесенке. Защемления свои бережет. Правильно делает.
Я рассмеялся и, пока отец не вынырнул, спрыгнул в воду.
Всплыли.
– Кто это был вчера? – поинтересовался я.
– Где?
– На улице. Ты кормил кошек, а к тебе какой-то мужик подошел.
– Это сам, – ответил отец.
– Кто сам?
– Иван Никифорович, однако, – произнес отец с уважением.
– А.
Иван Никифорович.
– Держатель Западной Цитадели, – пояснил снова отец.
– Держатель чего? – не расслышал я.
– Западной Цитадели Братства Свободных Кормителей, сынище, не прикидывайся дураком. Он окормляет Латинскую, Центральную и Северную Америку, кроме Канады, а прибыл сюда инкогнито на две недели – и теперь мы так чудесно встретились!
Я поглядел на отца, но по нему непонятно, это он врет или так себе. Скорее всего, врет, молодость отца и матери пришлась на время, когда вокруг самозабвенно врали и верили в Заговор, в рептилоидов и в Нибиру, вот они, родители, и приучились. Я как-то просматривал семейный альбом, там у матери в студенческую пору на каждой фотографии пальцы сложены руной Фрей, а у отца на шее плетеный ангх, я смеялся так, что аж щеку прикусил. А Великанова позавидовала, сказала, что тебе, чувачок, повезло, вот в ее семье гораздо все хуже, у нее родители захлебывались «Кодом Да Винчи», а не «Маятником Фуко», позор какой-то, право, в приличном обществе о таком и не расскажешь. Потом мы вместе похохотали над старухой Сидоровой, ее родители слаще «Алхимика» ничего не пробовали, вот такие провинциалы. Вот какие мы с Великановой умные. Великанова написала исследование «Незнайка на Луне: роковая книга России», победила на Всероссийском конкурсе «Молодые гуманитарии», и теперь у нее застолблено местечко в МГУ, а это я ей про Незнайку посоветовал, сама она собиралась «Мастера и Маргариту» трепать. Потому, что я умнее. Странно, почему маме не нравится Великанова?
– Великий человек Иван Никифорович, – с еще большим уважением произнес отец. – Большая шишка в «Газпроме», но… – Отец почесал ногой ногу. – Газ – повседневность, кормление – призвание!
Отец окунулся, задержался под водой.
Выплыл и стал отфыркиваться.
– Его два раза винтили в США по подозрению в шпионаже, – сказал отец доверительно. – Он умудрился пройти с экскурсией в Белый дом и покормить тамошних кошек, Нэнси и Рональда, после чего был задержан службой охраны.
– И отпустили? – спросил я.
– А как же?! У Братства длинные руки, многие фигуры американского истеблишмента состоят в нашей организации. Скажу по секрету, миром правят Свободные Кормители.
Я вроде как потрясенно промолчал.
Эти отцовские рассказы… Это воздействие.
Он врет и просчитывает мою реакцию:
верю я в его россказни;
не верю;
не верю, но хочу показать, что верю.
И так далее, и еще двадцать пять вариантов. Сопоставляет с возрастом, с прочитанными мной книгами и просмотренными фильмами, с поступками, с высказываниями, с тем, какое я мороженое люблю, и с моей аллергией на мел, корректирует мой психотип, прочерчивает векторы поведения, планирует мое
