Интересно, наблюдают ли за мной, чтобы проверить, выполню ли я приказ? Две минуты. Я начал считать, стараясь не частить. Досчитав до ста двадцати, я глубоко вдохнул и постучат по очкам, делая их прозрачными.
Когда зрение сфокусировалось, моему взору открылась просторная станция с выведенной генетиками розовой травой и со скульптурами из железа и нефрита. Я ее узнал. Это было то самое помещение, куда мы попали, прибыв на Венеру три дня назад, — неужели только три? Или я не заметил, как пролетел еще один день?
Я снова был в городе Гипатии.
Меня опять окружили и допросили. Помещение для допросов, как и прочие во владениях Карлоса Фернандо, было пышно обставлено креслами с шелковой обивкой и элегантными статуэтками из тикового дерева, но в его предназначении сомнений не возникало.
Допрос вели четыре женщины, охранницы Карлоса Фернандо, и я чувствовал, что меня без колебаний разорвут на кусочки, если я не буду откровенен. Я рассказал обо всем, что произошло, и на каждом шагу они задавали вопросы, намекая на то, что я мог бы поступить иначе. Почему я отвел каяк так далеко от других летунов и в сторону от города? Почему позволил захватить себя без сопротивления? Почему не потребовал возвращения и не отказался отвечать на вопросы? Почему не могу описать никого из подпольщиков, кроме тех двоих? Да и у тех, судя по моему описанию, нет никаких особых примет.
Когда я попросил о встрече с Карлосом Фернандо, мне ответили, что такой возможности не будет.
— Так вы думаете, я специально позволил себя сбить? — обратился я к их начальнице, худой женщине в ярко–красных шелках.
— Мы не знаем, что думать, мистер Тинкерман. Но нам не нравится полагаться на случай.
— И что теперь со мной будет?
— Мы можем организовать ваше возвращение на построенные миры. Или даже на Землю.
— Я не планирую улетать отсюда без доктора Хамакавы.
Она пожала плечами:
— На данный момент этот выбор пока за вами. Да, на данный момент.
— Как я могу связаться с доктором Хамакавой?
Тот же жест.
— Если доктор Хамакава пожелает, то я не сомневаюсь, что она сможет с вами связаться.
— А если я захочу с ней поговорить?
Она вновь пожала плечами:
— Сейчас вы можете идти. Если нам понадобится с вами пообщаться, мы вас найдем.
Когда я вернулся на Гипатию, на мне был серый комбинезон, такой же как у пиратов. Охранницы его забрали и выдали взамен костюм из паутинного шелка лавандового цвета. Костюмчик был роскошнее лучшего одеяния, в котором могла бы щеголять дорогая куртизанка в любом из построенных вокруг Земли миров, — скорее вечерний наряд, чем костюм. Тем не менее он выглядел скромнее повседневной одежды горожан Гипатии, и внимания я не привлекал. Я обнаружил, что пучеглазые очки аккуратно уложены в наколенные карманы моего наряда. Очевидно, на Венере солнечные очки переносят как раз так. Наверное, это удобно, когда сидишь. В них не признали прощальный подарок от пиратов, или, что вероятнее, они считались здесь настолько обычными, что не стоили конфискации. И это меня чрезвычайно обрадовало, так как очки мне понравились.
Жилище Сингха я отыскал без труда. Эпифания и Трумэн были дома. Они поприветствовали меня и сообщили новости.
Мое похищение на новость уже не тянуло. Сейчас все обсуждали кое–что посвежее.
Карлос Фернандо Делакруа Ортега де ла Джолла и Нордвальд–Грюнбаум подарил гостье из внешней Солнечной системы, доктору Лее Хамакаве — женщине, которая (как они слышали) действительно родилась на Земле, — камень.
И она не вернула ему подарок.
У меня голова пошла кругом.
— Так вы утверждаете, что Карлос Фернандо сделал ей предложение? Лее? Чушь какая–то. Бога ради, он же еще мальчишка. Ему рано жениться.
Трумэн и Эпифания с улыбкой переглянулись.
— Сколько тебе было, когда мы поженились? — спросил ее Трумэн. — Двадцать?
— Почти двадцать один, когда ты принял мою книгу и мой камень.
— Сколько это будет земных лет? — спросил он. — Тринадцать?
— Чуть больше двенадцати. Я бы сказала, самый возраст для младшего брака.
— Погодите, — не поверил я. — Вы говорите, что вышли замуж в двенадцать лет?
— Земных лет. Да, примерно так и получается.
— Вышли замуж в двенадцать? И у вас был… — Мне вдруг расхотелось уточнять, и я сменил тему: — На Венере все женщины выходят замуж такими молодыми?
— Ну, есть много независимых городов, — ответил Трумэн. — Наверное, в некоторых другие обычаи. Но этого, насколько мне известно, придерживаются почти везде.
— Но это же… — Я оборвал себя, не зная, как закончить фразу. Грех? Извращение? Впрочем, когда–то на Земле браки между детьми во многих культурах были нормой.
— Мы знаем, что на внешних мирах иные обычаи, — сказала Эпифания. — В других регионах поступают иначе. А нас устраивает то, как делаем мы.
— Как правило, мужчина женится примерно в двадцать один, — объяснил Трумэн. — Скажем, примерно в двенадцать или тринадцать земных лет. Может, и в одиннадцать. Его жене будет лет пятьдесят или шестьдесят — ведь она будет его инструктором, пока мальчик растет. Сколько это в земных годах… тридцать? Я знаю, что по обычаям старой Земли супругам полагается быть примерно одного возраста, но это же полная глупость, разве не так? Кто для кого станет учителем? Потом мальчик взрослеет, и лет в шестьдесят он готов для старшего брака. То есть находит девочку лет двадцати или около того, женится на ней и становится ее учителем. Со временем, когда ей исполнится шестьдесят, она тоже заключает старший брак, и так далее.
Мне все это показалось формой ритуализированного насилия над детьми, но я решил, что лучше не высказывать такое вслух. А может быть, я слишком многое навоображал, исходя из его слов. Чем–то это напоминало средневековую систему ученичества у мастеров. Когда он заговорил про обучение, я, наверное, сразу сделал вывод, что речь идет о
