нашел его сеньор Эустакио Фонсека, муж доны Аркадии с первого этажа, дона Аркадия отправила его после ужина вынести мусор, потому что на ужин у них были жареные ставриды, и дона Аркадия не хотела, чтобы ее чистенькая квартирка пропахла рыбой, она так и сказала – не хочу, чтобы моя чистенькая квартирка пропахла рыбой, не могли бы вы, – они всегда обращались друг к другу на вы, хоть на людях, хоть наедине, – не могли бы вы, сеньор Эустакио снести остаток ставрид в мусорный бак, будьте так добры, – и сеньор Эустакио завернул остатки ставрид в газету и пошел к мусорному баку, а бак оказался закрыт крышкой, и на крышке стояла коробка из-под мыла «португальские травы».
сеньор Эустакио хотел коробку снять, чтобы откинуть крышку бака, но не удержался и заглянул внутрь – мало ли, подумал он, что может оказаться в коробке из-под мыла, – а оказался Сигизмунд в сбившейся набок шапочке, он лежал в гнезде из пеленок и уже собирался заплакать, потому что лежать ему надоело.
Сигизмунд увидел сеньора Эустакио и улыбнулся ему беззубым ртом.
сеньор Эустакио был человек спокойный, он, конечно, удивился, увидев, что из коробки из-под мыла «португальские травы» ему беззубо улыбается Сигизмунд, но не испугался, не закричал ах ты, господи, боже ж ты мой, и даже газеты с остатками ставрид не выронил, а только аккуратно снял коробку с Сигизмундом с крышки бака, крышку откинул, выбросил газету со ставридами, крышку опять закрыл и совсем уже собрался вынуть Сигизмунда из коробки, потому что не тащить же в чистенькую квартирку к доне Аркадии коробку, которая стояла на крышке мусорного бака, но Сигизмунд был очень небольшой и очень на вид непрочный, и сеньор Эустакио побоялся его как-нибудь повредить по дороге, поэтому он взял коробку с Сигизмундом подмышку и понес домой, а Сигизмунд в сбившейся набок шапочке всю дорогу улыбался ему своим беззубым ртом и издавал приветственные звуки.
дона Аркадия Сигизмунду обрадовалась не очень, она любила свою чистенькую квартирку, свои коврики из Аррайолос, свои навощенные полы, свою блестящая мебель без единого пятнышка, своих фарфоровых кис в лазоревых цветах, своих золотистых пастушек с белыми овечками, своих розовых танцовщиц в томных позах и своего маленького коричневого льва, потому что дона Аркадия была лев по гороскопу. в углу гостиной у нее стоял умытый фикус по имени Мануэль Гомес Феррейра, потому что он напоминал доне Аркадии Мануэля Гомеса Феррейру, а у стены – сервировочный столик на колесиках, а на столике – графин с хорошим портвейном и графин с выдержанной мадерой, и хрустальные стаканчики, и ваза с сухофруктами, и среди всего этого не было место для коробки с Сигизмундом, но сеньор Эустакио сказал – познакомьтесь, дона Аркадия, это Сигизмунд, он будет жить с нами, и дона Аркадия поняла, что ей придется найти для Сигизмунда место – и тут же нашла, потому что твердо знала, в чем заключается ее долг супруги и хранительницы очага.
конечно, сеньор Эустакио не должен был вот так огорошивать дону Аркадию, он должен был вначале спросить ее мнения и может даже внимательно его выслушать и может даже согласиться, но сеньор Эустакио боялся, что если он не огорошит доны Аркадии и не сломит сразу ее сопротивления, дона Аркадия не позволит ему оставить Сигизмунда, как не позволила в прошлом году оставить подаренного кузеном теленка Сигизмунда от бойцового быка Весеннего, а Сигизмунд в своей сбившейся набок шапочке и со своей беззубой улыбкой так понравился сеньору Эустакио, что сеньор Эустакио решил с ним не расставаться. никогда прежде сеньор Эустакио не ощущал ничего подобного, если не считать того лета, когда он увидел в рыболовном каталоге удочку Шимано. дона Аркадия тогда еще не очень твердо знала, в чем заключается ее долг супруги и хранительницы очага и не позволила сеньору Эустакио тратить деньги на дорогую удочку, но сеньор Эустакио все равно потратил в тайне от нее, а потом долго держал удочку в сарае у кузена и бегал к ней на свидания и ходил с нею ловить на ужин ставрид, а доне Аркадии говорил, что ставрид купил на рынке. сеньор Эустакио любил удочку Шимано много лет и очень горевал, когда она сломалась, он даже взбунтовался против доны Аркадии и открыто купил себе точно такую же, но полюбить уже не сумел, хотя и брал ее иногда с собою – половить на ужин ставрид.
дона Аркадия поняла, что Сигизмунд нужен сеньору Эустакио не меньше, чем удочка Шимано, и со вздохом убрала с сервировочного столика графин с портвейном и графин с мадерой, и хрустальные стаканчики, и вазу с сухофруктами, а на их место поставила коробку с Сигизмундом, а Сигизмунда вынула из пеленочного гнезда и понесла умывать и кормить. дона Аркадия не боялась повредить Сигизмунда, у нее было восемь младших братьев и сестер, и всех их она умывала и кормила и знала, что обычно Сигизмунды прочней, чем кажутся на вид, и так запросто их не повредишь.
конечно, дона Аркадия должна была запретить сеньору Эустакио называть Сигизмунда Сигизмундом, потому что обязательное девятилетнее образование, а дети – они же просто звери, когда им припадет охота кого-нибудь подразнить, и в поликлиниках тоже вызывают по имени, и доктора не любят, когда спотыкаются об чье-нибудь имя, и потом разговаривают с больным недружелюбно, как будто он нарочно выбрал себе такое имя, чтобы заставить их споткнуться, – и назвать Сигизмунда Сигизмундом – а Сигизмунд, право же, не человеческое имя, людей не зовут Сигизмунд, людей зовут Педро или Эдсон, или Мануэль Гомес Феррейра, – назвать Сигизмунда Сигизмундом значит обречь Сигизмунда на неприятности, но дона Аркадия подумала, что раз сеньор Эустакио притащил Сигизмунда без ее разрешения, пусть и называет, как хочет, а сеньор Эустакио хотел назвать его Сигизмундом в честь теленка Сигизмунда от бойцового быка Весеннего – и назвал.
дона Аркадия потом все переживала – ведь он вырастет, говорила она мне, и обязательно натворит дел, а виноват будет сеньор Эустакио, потому что кто же называет ребенка Сигизмундом. надеюсь, говорила она, господь приберет меня прежде, чем я узнаю,
