В то время как чёрные кеды Финна свисают с края скалы, и он беззаботно болтает ногами, ничуть не обеспокоенный тем, что в любой момент может сорваться.
— Финн, — медленно произношу я, стараясь его не спугнуть, — отойди от края.
Он невозмутимо оборачивается через плечо.
— Привет, Кэл. А ты знала, что мускатный орех смертелен, если его вколоть в кровь?
Эти слова ещё больше заставляют меня насторожиться.
— Ты ведь знаешь это не по собственному опыту?
Я пристально смотрю на него, разглядывая его руки в поисках следов от инъекций. Он закатывает глаза.
— Ты же знаешь, я ненавижу мускатный орех.
Мне становится трудно дышать.
— А ещё я знаю, что ты сидишь слишком близко к краю. Отодвинься. Только осторожно.
Но он даже не шевелится, и я замечаю, как вокруг него собираются крошечные шарики глины и скатываются с обрыва. Моё сердце грохочет в ушах.
— Хочешь сегодня пойти к маяку? — спрашивает он, будто не слыша меня. Он смотрит поверх воды в сторону маяка, наблюдая за летающими вокруг него чайками.
— Да, — быстро отвечаю я. — Давай прямо сейчас.
Ещё раз пожав плечами, Финн неуклюже поднимается на ноги, и в этот момент под его ботинком отламывается кусок скалы. Осколок срывается вниз, но Финн даже не замечает. Он просто подходит ко мне, будто сидение на скале — самое естественное занятие в мире, словно он совершенно не замечает опасности.
Я обнимаю его и крепко сжимаю.
— Да что с тобой? — шепчу я в его шею, вдыхая запах его потной кожи. — Зачем ты это делаешь?
— Делаю что? — невинно спрашивает он. — Мне просто хотелось полюбоваться хорошим видом.
— Ты же знаешь, это опасно. — Я отстраняюсь и заглядываю ему в глаза. — Ты же знаешь это.
— И ты знаешь, что я находился достаточно далеко и был в безопасности.
Он повторил мои же слова, что я сказала ему на днях, только в его случае это не так.
— Ты был на самой грани, — говорю я дрожащим голосом.
На что Финн пожимает плечами.
— Я всё ещё там.
А затем он уходит вниз по тропе, насвистывая мелодию, от которой у меня мурашки бегут по позвоночнику. Мелодию, которую играл Деэр на фортепиано прошлой ночью.
Финн слышал её. Он знает, что Деэр находился в доме, и его это расстроило. Вот, должно быть, из-за чего всё это.
Я сбегаю по тропе, догоняя его.
— Ты расстроен потому, что сейчас я близка с Деэром? Ты же должен понимать, что для меня самое главное в жизни — это ты, Финн. Ты всегда будешь для меня на первом месте. Несмотря ни на что.
Он останавливается и смотрит на меня.
— Калла, ты слишком заморачиваешься. Со мной всё в порядке. Я не сержусь на тебя.
А затем продолжает спускаться.
Я иду рядом с ним, стараясь сохранять спокойствие, и даже неплохо справляюсь, но только до тех пор, пока мы не проходим половину пляжа и я не замечаю что-то серебряное, сверкающее в песке. Пробежав вперёд, я наклоняюсь и поднимаю медальон Финна со святым Михаилом.
Онемев, я наблюдаю, как он раскачивается в моих пальцах. Меня нагоняет Финн.
— Почему ты выбросил медальон? — требую я от него ответа. — Я понимаю, ты не хочешь носить его сейчас, но это мамин подарок. Она дала его тебе, Финн. Ты не можешь просто выбросить его.
Он пожимает плечами, и я уже начинаю уставать от этих его пожиманий.
— Если хочешь, можешь забрать его себе, — говорит он небрежно, и мне хочется кричать.
— Не хочу. Мне хочется, чтобы ты хотел его носить. Он твой. Наша покойная мать подарила этот медальон тебе. Это ты должен его хотеть.
Я уже практически кричу, но Финн даже не вздрагивает и вообще никак не реагирует. Он просто смотрит на меня своими бледно-голубыми глазами, того же цвета, что и небо.
— Но я не хочу, — беспечно отвечает он. Я застываю на месте, сжимая кулон в руке, а Финн сходит на каменистую дорожку и садится, уставившись на воду. Он спокоен, задумчив, и с ним определённо что-то не так.
Я чувствую это своим нутром, сердцем, тем скрытым и защищённым от света местом, которым знают близнецы.
Поэтому делаю единственное, что могу.
Я должна обратиться за помощью к профессионалу, к тому, кому Финн расскажет то, что не расскажет мне.
Я спешу к дому и сажусь в машину. Съезжаю вниз с горы и еду через городок, направляясь к больнице. Добравшись до места, я засовываю медальон в карман. Бог свидетель, я не могу вернуть его Финну. Он, скорее всего, выбросит медальон, и я больше никогда его не увижу.
Погружённая в раздумья, я прохожу коридоры, минуя картину с абстрактной птицей, и захожу в комнату, где собирается группа. Мой приход прерывает сеанс, и все оборачиваются, с любопытством разглядывая меня. Джейсон, психотерапевт, поднимается со своего места и пересекает комнату. Он невысокий и светловолосый, и у него широкий шаг. Он быстро оказывается возле меня.
— Калла, — говорит он, вглядываясь в моё лицо. — Всё в порядке?
Положив руку мне на локоть, он выводит меня в коридор, чтобы я не вселяла панику в его драгоценных пациентов.
— Что-то не так с Финном, — без обиняков начинаю я. — Не могу понять, что именно, а сам он мне не скажет. Может, вы знаете?
Джейсон пристально смотрит на меня, ладонью поглаживая мою спину, словно пытаясь понять, как успокоить обезумевшую женщину. Это выводит меня из себя, поскольку точно так же, как и мой отец справляется со своими скорбящими клиентами, Джейсон должен знать, как обращаться с расстроенными людьми. Ради бога, он же психотерапевт.
Наконец он качает головой:
— Я не знаю, Калла. Он ничего мне не говорил. Но если бы даже и сказал, ты же знаешь, я не могу поделиться этим с тобой. Это конфиденциальная информация.
— Даже если он представляет опасность для самого себя? — не сдаюсь я. — Сегодня утром он сидел на краю утёса. А затем сказал, что он на грани, и это была не метафора, Джейсон. Финн в большой беде. У него трясутся руки, и боюсь, он перестал принимать лекарства. Он вам ничего не говорил?
Джейсон мнётся, а потом серьёзно смотрит мне в глаза.
— Этого я не могу сказать. Но могу сообщить, что Финн не появлялся в группе несколько недель.
Эти слова обрушиваются на меня с силой товарного поезда, и я беспомощно стою перед терапевтом.
— Недель? — Слова царапают лёгкие. — Это невозможно. Я сама привозила его.
Джейсон с сожалением качает головой.
— Может,
