— Я не умерла?
Он улыбается.
— Нет. Слава богу.
Мои воспоминания смутные.
— Там были орехи, — припоминаю я, — в моей тарелке.
Отец съёживается.
— Да. Прости, Калла. Я не заметил…
— Как давно я здесь? — спрашиваю я. Мой голос скрипучий, в горле саднит. По опыту знаю, что им, скорее всего, пришлось запихивать мне дыхательную трубку.
— Около четырёх часов. Мы вызвали «скорую». Ты всё время пробыла без сознания. Теперь с тобой всё будет хорошо. К завтрашнему дню ты будешь как новенькая, но врачи хотят оставить тебя на ночь, чтобы понаблюдать.
Я киваю.
Чувствую тяжесть, сонливость, заторможенность.
— Что со мной не так? — медленно выговариваю я.
— Тебе дали успокоительное, — нерешительно отвечает отец. Его взгляд сосредоточен на моём лице, словно он боится, что я сорвусь с катушек. Такое уже было?
— Где Финн?
Отец отводит глаза.
— Он не может здесь находиться, дорогая.
— Почему?
Отец вздыхает и снова переводит взгляд на меня.
— Ты знаешь почему, Калла.
Я закрываю глаза. Потому что Финн знает о моей аллергии на орехи. Он знал и всё равно дал их мне.
Это его вариант моего спасения? Спасения от чего? Печали? Сначала он хотел убить меня, а потом себя?
Боль проходит через меня, медленно, а потом быстрее, а потом невыносимо, словно волна.
— Мне нужно его увидеть, — говорю я, слова вызывают резь в лёгких.
— Нет. — Голос отца твёрд.
Я сворачиваюсь калачиком на боку, глядя вдаль, на облака, проплывающие над парковкой.
— Где он? — спрашиваю, не глядя на отца. Он не отвечает, и у меня мурашки бегут по спине.
— Это я виновата, — говорю я и поворачиваюсь так, чтобы смотреть ему в глаза. — Не Финн. Это всё моя вина. Я читала его дневник, знала, что он ускользает, и мне следовало рассказать тебе, но я не сделала этого. Он хочет спасти меня от боли, пап. Он не пытался причинить мне вред. Это не его вина, а моя.
Мой голос приобретает неровные, отчаянные нотки, и папа поглаживает мою руку.
— Успокойся, милая. Всё будет хорошо.
— Нет, — настаиваю я пронзительным голосом. — Не наказывай Финна. Не клади его в больницу, пап. Это я виновата. А не он. Не он.
Я уже практически кричу, извиваясь на кровати и пытаясь встать, но папа, умоляя, удерживает меня на месте. Прежде чем я осознаю, входят медсёстры, по двое с каждой стороны. Одна из них вводит что-то в капельницу, и всё моё беспокойство ускользает. Мой гнев затухает, исчезает разочарование.
— Пожалуйста, позвони Деэру, — шепчу я. — Пожалуйста.
А затем проваливаюсь в темноту.
38
TRIGENTA OCTO
Финн
— Отпустите меня! — кричу я, извиваясь, чтобы увернуться от медсестёр. — Я не причинял ей вреда! Нет! Я просто должен был ей помочь. Разве вы не понимаете?
Никто не понимает и никому нет дела. Они просто обматывают мои запястья резиновыми лентами и прикрепляют их к кровати.
Я всхлипываю в подушку, а затем кусаю её. Я бы никогда не навредил Калле.
Никогда.
Я делаю всё это ради неё.
— Отпустите меня, — умоляю. — Я не могу оставить её одну. Пожалуйста. Я буду хорошо себя вести. Я буду хорошо себя вести!
Но они не обращают на меня внимания, и, когда я поднимаю глаза, то вижу папино лицо, прильнувшее к стеклу.
Я зову его, но он не отвечает. В действительности, его лицо ускользает и не возвращается.
— Вернись, — шепчу я.
Но он не возвращается.
На моих глазах выступают горячие слёзы, когда я думаю о сестре, свернувшейся калачиком где-то в этой больнице, одинокой, напуганной и считающей, что я пытался убить её.
Я бы никогда. Так ведь?
ТыПыталсяТыПыталсяТыПытался. РазвеНеПомнишь? Голоса хохочут надо мной, шипят и визжат. ТыПыталсяТыПытался.
Нет.
Я не мог.
Но мои руки привязаны к кровати, и с этим не поспоришь.
Я накормил её орехами. И этого так же не опровергнешь.
Я закрываю глаза, чтобы не слышать причитаний в своей голове, пытаясь отгородиться от них.
СестроубийцаСестроубийцаСестробийца. ТыНастоящийМонстр. Монстр. МыКонтролируемТебя МыКонтролируемТебя.
Монстр.
39
TRIGENTA NOVEM
Калла
Когда я открываю глаза, то мой взгляд тут же наталкивается на Деэра, сидящего возле меня.
Он развалился в кресле, глаза закрыты, а руки вцепились в подлокотники. Он высокий, стройный и гибкий. Он красив и мрачен, и он здесь.
Деэр здесь.
Я делаю глубокий вдох и моргаю, чтобы убедиться, что мне не померещилось.
Он всё ещё тут.
— Деэр. — Мой шёпот хриплый и болезненный. Я понимаю, что он не услышит меня, но он слышит. Его глаза распахиваются, и взгляд встречается с моим.
А затем он соскакивает со стула и становится на колени возле моей кровати, его лоб прижимается к моему.
— Кэл, — произносит Деэр, его губы слегка касаются моей кожи. — Слава богу.
— Как ты здесь оказался? — в замешательстве спрашиваю я. — Неужели папа…
Деэр кивает.
— Ты попросила его позвонить мне, и он это сделал.
Хвала ему. Меня захлёстывает волна благодарности.
— Где он? С Финном?
— Не знаю, — отвечает Деэр. — Я сказал ему, что посижу с тобой, пока он не вернётся.
Я закрываю глаза и вдыхаю его мускусный запах.
— Не оставляй меня, — говорю ему. — Пожалуйста. Ты пообещал однажды, помнишь?
Деэр кивает.
— Да. И я не оставлю. Не прогоняй меня снова.
Я киваю. Не буду.
Он поглаживает мою руку, его пальцы гладкие.
— Что ты помнишь, Кэл?
— Финн наложил мне тарелку еды, — говорю я. — Я съела три ложки, а затем поняла, что там были орехи. Орехи пекан.
Деэр зажмуривается.
— Тебе повезло оказаться здесь, — говорит он не открывая глаз. — Твой папа сказал, что даже один орешек мог убить тебя. Ты едва дотянула до реанимации.
— Но я же дотянула, — напоминаю ему. — Сейчас я здесь. Пожалуйста, не позволяй им запереть Финна. Он не хотел мне навредить. Я знаю, он не хотел. Он бы никогда…
Но Деэр выпрямляется и принимается раскачиваться на пятках.
— Я не знаю, что они собираются делать, — неопределённо говорит он. — Это не мне решать.
Я закрываю глаза, грудь раздирает боль.
— Может, ты был прав. Может, мне действительно нужно уехать отсюда. Быть может, я для него опора… или, возможно, наоборот, лишь причина беспокойства. Финн ненавидит, что я грущу о маме. Возможно, он просто хотел положить конец моему горю. Если я уеду, то он сможет сосредоточиться на себе… а не на мне.
— А ты бы могла сосредоточиться на себе, — добавляет Деэр.
Я открываю глаза и смотрю на его лицо, такое уставшее, такое осунувшееся. Протягиваю руку и касаюсь его, мой синий больничный браслет сползает на предплечье. Когда я так похудела? Мои руки такие тощие.
— Я доверяю тебе, — неожиданно выпаливаю я. —
