— Ну, так уж и открываются, — прищурился я. — Прямо все?
— Не все, — согласился Олег. — Некоторые. Но и этого достаточно.
— Ладно, — я усмехнулся. — Давай закончим с воспеванием. Есть еще работа, типа такой же?
— Такой же нет, — развел Олег руками. — А другая тебя вряд ли заинтересует.
— Ну тогда я рвану, — встал я со стула. — Если что-то такое будет, я на связи.
— Добро, — Олег тоже поднялся, протягивая мне руку.
— И все же? — спросил он, пожимая мою ладонь.
— Пока, искуситель! — улыбнулся я и двинул на выход.
— Кстати! — остановил меня Олег уже в дверях. — Когда я сдавал работу, Виктор Алексеевич попросил передать тебе привет. От Макса.
— От Макса? — переспросил я. — Ладно, спасибо.
— Это не все. Он попросил передать дословно его слова, — Олег сел, открыл ящик стола, зашуршал там бумагами. — Да где же это… Во!
Он достал какой-то огрызок.
— Ну чего? — ответил он, на мой насмешливый взгляд. — Не было другой бумажки, не переписывать же мне, как в школе. Ты слушай, давай.
Олег кашлянул, словно конферансье, перед объявлением очередного участника и зачитал:
— Ничего не происходит просто так. Не надо бояться идти своим путем.
Я будто наяву увидел Макса. Его лицо, улыбку. И то странное ощущение, которое иногда возникало в его присутствии. Ощущение нереальности происходящего.
Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания.
— Это все? — спросил я у Олега.
— Ну да, — ответил тот.
— Тогда, пока, — сказал я…
ГРАНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Точка невозврата»
Если ты что-то не видишь, это не значит, что этого нет.
Если ты что-то не понимаешь, то это не значит, что это глупость.
Если ты что-то нельзя пощупать, то это не значит, что оно не имеет значения.
Если кто-то много знает, то это не значит, что он знает все.
Путей всегда лишь два, а жизнь и смерть бывают лишь раз.
Глупо тратить их на заблуждения.
(Старший, лидер группы «Феникс»). Картины прошлого.Какое главное чувство одолевает человека, который находиться в больнице? Правильно. Скука. Ну не хрен здесь делать. Особенно когда дежурная медсестра, женщина преклонных лет, и злая, как тысяча чертей.
Все разговоры между пациентами травматологического отделения уже переговорены, ничего нового уже не скажешь. Скука!!! Особенно вечером, когда уже многие спать ложатся, а к тебе Морфей все не идет.
А на улице весна, девчонки скоро будут бегать в коротких платьях. А ты здесь, среди запахов лекарств.
Я прошкандыбал до туалета. Проклятые костыли! Как же вы мне надоели! Зашел в тамбур перед, собственно, дверями в сортир. Здесь была курилка.
Дверь в одну из кабинок было открыта и оттуда торчала нога в гипсе. Я встал на одну ногу, оперся на костыли и сел.
— Жень, — послышался заговорщицкий шепот из кабинки. — Закурить есть?
Петрович. Врач ему запретил много курить, сказал, что из-за этого у него плохо заживает. Поэтому ему выдавали полпачки его «Примы» на день. Которую он благополучно приканчивал к обеду, а потом стрелял сигареты у «сокамерников».
— Держи! — улыбаясь, протянул я пачку.
Дед выехал из туалета на своем кресле, взял сигарету, отломив фильтр, сунул ее под усы и заехал обратно. Конспиратор, блин.
— Мегера где, не видел? — послышался его голос.
— Ушла куда-то, — ответил я. — Сам видел, как из отделения выходила.
— Це гарно, — ответил дед.
Я почти уже докурил, как с другого конца коридора (туалет был в другом конце от входа), послышались голоса, скрипнули колеса каталки.
— Кажись, привезли кого, — прокомментировал Петрович, выезжая из укрытия.
— Ага, — ответил я, беря костыли.
Дед, тем временем, ловко выехал в коридор, открыв дверь тростью. Рыцарь, блин, с копьем.
По позднему времени, пациентов в коридоре шарилось немного. Мы с Петровичем, да Витя, парень из пятой палаты, так «удачно» прогулявшийся пьяный по стройке, что сломал руку, ключицу и проломивший башку.
Допрыгав до дивана, на котором Витя и сидел, наблюдая за прибытием новенького клиента, я плюхнулся рядом с ним. Петрович в такой мебели не нуждающийся, по причине того, что своя всегда с собой, пристроился рядом с диваном.
— Ты бы дед, шлагбаум-то убрал, — заметил Витя, имея в виду дедову ногу. — А то зацепят ненароком, еще раз сломают.
Я усмехнулся. Так себе, конечно шутка, но и такой рад, когда проведешь здесь больше недели. Петрович же, вняв таки совету, переехал на другую сторону дивана, встав так, что спинка его кресла упиралась в подлокотник дивана, а нога находилась вдоль стены.
На каталке лежал индивидуум определенно мужеского пола. Судя по отсутствию груди, наличию бугра там, где у женщин было гладко, и по щетине на роже.
Скрипнула дверь и из нашей, четвертой, «ходячей» палаты вышел еще один чел. Тоже, как и я, на костылях. Николаем звали.
— Что, новенького привезли? — спросил он, падая рядом (именно падая, по другому сесть на одной ноге трудновато).
— Ага, — ответил Витя.
Собралась, короче, почти вся полуночная братва. У всех нас проблемы со сном. Дед, видимо, уже выспался за всю свою жизнь (да и за два месяца здесь). Витя недавно поступил, еще не может спать, сломанное видно болит. Николаю уже спать надоело, он уже три недели здесь, на выписку скоро. А я…
Не знаю, что со мной. Нет, со сном у меня все в порядке. Со сновидениями вот, что-то не то…
— Вера Ивановна, в какую его? — громко спросил у сидящей за стойкой медсестры Витя.
Та подняла голову, нашла взглядом нас, будто только что увидела. И опять склонилась над какой-то писаниной.
— Вот мегера, — пробурчал Виктор.
В это время, пришли дюжие санитары и, спросив что-то у нее, схватили каталку и покатили по коридору.
— В шестую закатывают, — зачем-то прокомментировал, то, что мы и так видели, Петрович.
— Что, настолько тяжелый? — удивился Коля. — А по нему не скажешь.
