Она выпрямилась, потрескивая. В ушах непонятно ревело, на глаза напирала размытая зеленая пелена, в нос ударил острый запах дождя. Все это было смутно – но она понимала, что это. Она слышала, видела, чувствовала точно так же, как люди в своих телах, только совсем недолго. И в тот же миг ощутила, что Мониган отступает. Мониган была зла, глумлива и не собиралась сдаваться, но сад она покинула. То, что здесь произошло, было вне ее власти.
Вокруг нее все вытаращились. Большинство лиц были белые. Маленькие мальчики умудрились одновременно и отпрянуть, и податься вперед: назад – от ужаса, вперед – от любопытства.
– Стоит прямо в миске, – прошептал один. – Похоже, девочка.
– Висит. Вся расплывчатая, – произнес голос Говарда. – Кто это?
– Вот именно, – сказал призрак. – Кто я? Неужели вы меня не узнаете?
Это она сказала. Но услышала она, как и все остальные, не столько голос, сколько стон – так стонет жидкость, когда ее взбалтывают в эмалированной миске, только со словами. И не со словами даже, а с поломанными ошметками слов. Как радио с помехами.
– Кто я, кто я… о, кто я? – протянула она, словно сова, которую заело.
Все бросились было врассыпную, но остановились.
Маленький мальчик сказал:
– Я тоже слышал.
– Что он говорит? – Имоджин нетерпеливо вытянула шею.
– По-моему, – медленно произнесла Шарт – язык у нее слегка заплетался, – по-моему, он не знает, кто он.
– На тебя похожа, Шарт, – сказала Фенелла.
– Или на Салли, – сказал Дженкинс. – А чего это она вся закутана в белое?
– Я исключительно сильно напугана! – напористо, пронзительно проговорила Имоджин. – Я считаю, мы вызвали дьявола!
– Нет, мертвеца, – возразил кто-то. – Вон, саван.
– Да нет же, – сказал призрак. – Ничего вы не понимаете. Я еще жива, но умру, если вы мне не поможете.
Вышло так же искаженно, отрывисто, как и в первый раз: «Понима… умру… поможете».
– Я тебя не понимаю, – сказала Фенелла.
Поле зрения загромоздила огромная клочковатая фигура Оливера, морда у него была вся в земле. Оливер тут же увидел призрак. Взвизгнул от радости и бросился к миске со всех ног – хвост так и вилял. Но в трех шагах остановился, задрожал, заскулил и жалостно уставился на привидение, зависшее над миской. Было видно, что приближаться он не осмеливается. В возмещение он еще усерднее завилял огромным хвостом.
От этого всем сразу полегчало.
– Оливер ее узнает, – сказал Говард. – По-моему, это и правда кто-то из вас.
– Ну, она так и говорит, – отозвалась Шарт. – Прошу тебя, кто бы ты ни была, скажи нам, кто ты и зачем явилась к нам.
Призрачная сестра поняла, что объяснять надо как можно скорее. Тело, которое дала ей кровь, потрескивало все слабее, особенно внизу. Она попыталась поглядеть вниз. И увидела высокий полупрозрачный силуэт человека, в основном затуманенный белым, и сквозь него просвечивала зеленая трава в саду. Белые одежды озадачили ее не меньше прочих. Может быть, это больничная рубашка? Но самое неприятное было в том, что между размытым белым и блестящей кровью в миске была щель – а должны были быть ее ноги. Там потрескивание совсем не ощущалось.
Тем временем Имоджин свирепо теребила четырех маленьких мальчиков:
– Вы знаете, кто это? Вы ее узнаете?
Они мотали головами. Похоже, от ужаса они лишились дара речи, и Оливер им мало помог.
Призрак заговорил. Призрачная сестра, как могла, постаралась втолковать им все как можно понятнее. Она рассказала им про Мониган, про Джулиана Эддимена, про больницу. Рассказала, как призраком вернулась на семь лет в прошлое. Но слышала она при этом только непонятные, смазанные обрывки и стонущие ошметки слов – и знала, что и остальные слышат то же самое.
– Мониган… Мониган… жертва… семь лет… жизнь… помогите. Помогите. Помогите будущему сейчас… только вы… помогите кровь Мониган… семь лет… помогите… жизнь… умираю… семь… помогите…
Ее голос все стонал и бормотал, но она с первого же слова ощущала, как он слабеет. Не прошло и нескольких секунд, как ей стало ясно, что его уже никто не слышит. А еще она чувствовала, как Мониган далеко-далеко злорадствует и веселится, что она сказала так мало и упустила такую блестящую возможность.
Поэтому она отчаянно выдавливала из себя слова. А электрическое потрескивание жизни, которую подарила ей кровь, с каждым мигом все слабело, слабело и затухало. Она чувствовала, как оно вытекает из груди, поднимается по рукам, в шею, в голову. И вот оно исчезло.
Исчезло. Она снова лежала на больничной койке и видела серость кругом.
Голос Шарт произнес:
– К ней пускают только по одному. Я пойду. Но должна тебя предупредить…
Шарт перешла на шепот. Пациентка лежала и слушала этот шепот и все думала про кровь. Вдруг они ошиблись? Шарт поставила миску к Мониган в шалаш, и это тревожило пациентку. Вдруг из-за этого обязательства Салли перешли на нее?
Возле ее койки очутился кто-то еще. Правда, пациентка поначалу видела только огромный букет красных и белых роз, которые этот кто-то старательно ставил в вазу.
– Это же прорву денег стоит! – заметила пациентка, крайне тронутая.
– Еще бы. Красивые, правда? Люблю транжирить деньги. Я вытянула их из Самого, чтобы переночевать в гостинице, но теперь придется спать у тебя на полу.
– Вроде бы спать у меня на полу собиралась Шарт, – сказала пациентка.
Она начала сосредотачиваться на посетительнице. И не узнала ее – точно так же, как не узнала поначалу миссис Джилл. Это была красивая и модная девушка, одетая гораздо лучше Шарт. Блестящие каштановые кудри были красиво подстрижены и уложены, лицо красиво и тщательно накрашено. От нее веяло нежным ароматом, а на пальцах, поправлявших розы в вазе, были длинные, яйцевидные красные ногти. Но голос был точно знакомый – хотя теперь он стал низкий, аристократичный и взрослый.
Девушка отвернулась от роз и сказала:
– Шарт говорит, у тебя сотрясение и ты ничего не помнишь, но, судя по последней фразе, соображаешь ты хоть куда. Как ты себя чувствуешь?
При этих словах прелестные накрашенные губы растянулись в улыбке, полной нежности, и показали два крупных передних зуба с широкой щелью между ними.
– Боже милостивый!.. – еле выговорила пациентка. – Ты же Фенелла!
Наверное, прошло не семь лет, а больше, подумалось ей. Этой Фенелле не может быть всего семнадцать.
– А что ты такая модная?
– Это мой лондонский парадно-выездной наряд, – с достоинством отвечала Фенелла. – Я всю Пасху проработала в «Бутс», чтобы скопить на него. Решила, тебе понравится. А прическу мне сделала сестра миссис Джилл.
– А, – сказала пациентка. – Э-э… Ты ведь уже
