Фенелла вздохнула – а потом ощерилась и сразу стала прежней, десятилетней Фенеллой. Никаких сомнений.
– Учусь, – прорычала она. – Хотела уйти. Я тебе говорила. Жуть как хотела уйти, но Сам не разрешил. Я пригрозила нарочно завалить выпускные экзамены повышенной сложности, если он заставит меня остаться. Может, и завалю – еще не решила. Но я же собираюсь стать оперной певицей, так что все складывается удачно.
– Певицей?!
– Ну да, – кивнула Фенелла. – Послушай.
Она повернулась к стеклянной стене и открыла рот. Оттуда вырвалась протяжная, чистая нота. Пациентке в жизни не приходилось слышать ничего прекраснее. А еще нота была оглушительно громкая – дальше некуда. От нее у пациентки запульсировало все – от головы до подвешенной на вытяжке ноги. За стеклянной стеной повернулись забинтованные головы, оглянулись посетители. А пациентка сразу вспомнила, что Фенелла с детства умела безо всяких усилий издавать гулкие, низкие вопли в два раза громче всех.
– Ой, – сказала пациентка. – Очень красиво, только больше, пожалуйста, так не делай. Тебя выставят.
– Конечно, – ответила Фенелла. – Я просто хотела тебе показать, что голос у меня есть, и еще какой. Я знаю, что ты за меня беспокоилась. Но больше не надо, честное слово. Я хожу на настоящие уроки вокала. Вытянула деньги из Самого.
– Из Самого?..
– Да, – подтвердила Фенелла с легчайшим, не более, намеком на самодовольство. – Месяц назад. Я умею вытягивать из него деньги не хуже тебя. Может, даже и лучше. Я вот как сделала: пришла к нему с таблицей, где в одном столбце написала сумму, которую придется заплатить за уроки, а в другом – стоимость всего того, за что приходится платить другим отцам, а ему нет: ну, за одежду, еду, отопление, карманные расходы и все такое прочее. Даже за год набегала приличная сумма. Страшно было ему показывать. – Фенелла помолчала – похоже, сама слегка удивилась. – Я думала, он будет вне себя от ярости, если ткнуть его носом в то, какой он скупердяй. Ты бы тоже так подумала, да? А он первым делом умножил все на четыре, чтобы понять, сколько он сэкономил на нас всех. И получилась такая уйма, что он страшно обрадовался. А тут я к нему чуточку подольстилась. Есть одна штука, которую вы никогда не замечали, – объявила Фенелла. – Сам обожает, когда ему льстят. Мальчишки это знают. Они вечно подлизываются. А вы этого никак не могли понять – только скандалили с ним все время. Вот я и взяла пример с мальчишек, подлизалась – и за пять минут вытянула из него деньги на уроки вокала.
– Ловко это ты, – восхитилась пациентка.
После этого, как часто бывает, когда навещают больных, у них кончились темы для разговора. Фенелла сидела и смотрела на пакет с кровью – опасливо, но с научным интересом. Ее сестра лежала и думала.
Я Имоджин, думала она. Это все объясняет. Я не чувствую себя Имоджин, и мне не слишком-то хочется становиться концертирующей пианисткой, но я точно она. Вот интересно, не без надежды подумала она, а вдруг моей карьере теперь конец… ой, нет. Я же учусь в художественной школе, точно. Как странно. Минуточку…
– Фенелла! А кто нарисовал твой портрет, который еще стоял у нас на старом пианино?
– С ежевичными кустами, что ли? – спросила Фенелла. – Ты, кто же еще.
Тут обе разом затараторили. Фенелла, естественно, победила: сказались крепкое здоровье и куда более громкий голос.
– Кстати, если увидишь миссис Джилл раньше меня, передай, что я поехала следующим поездом, потому что не успела вовремя вытянуть деньги из Самого.
– Почему…
– На самом деле я, конечно, получила их, как только позвонили из больницы, – продолжала Фенелла. – Но мне было даже подумать тошно, чтобы ехать с миссис Джилл. Она или рассуждает о всяких болячках, или начинает мной распоряжаться. Как будто я не человек, а живая оранжево-зеленая сумка. Так что, если можно…
– Конечно. Она сейчас сидит в травматологии. Шарт ее туда отправила.
На это Фенелла коротко хохотнула – смех у нее неожиданно оказался таким же оглушительным, как певческий голос. И они снова умолкли.
Так не годится, подумала пациентка. Я еще столько всего не знаю.
– Фенелла, который час?
Фенелла поглядела на золотые часики на запястье – несомненно, она вытянула их из Самого, как и уроки вокала.
– Начало пятого.
Еще час прошел.
– Фенелла, а помнишь, к нам являлся призрак?
Фенелла тут же вскинулась. Глаза ее, и без того большие и красиво увеличенные косметикой, стали просто огромные.
– Мы его прогнали. После обеда он исчез.
– Как? Что мы сделали?
Фенелла пожала плечами. Теперь это был изящный жест, но означал он то же самое, что всегда у Фенеллы: она все знает, но не скажет.
– Фенелла, прошу тебя. Мне ужасно важно знать. Как ты не понимаешь – это же я была тем призраком!
– Если ты думаешь, что мы до сих пор не догадались, ты дура, – неохотно отозвалась Фенелла. – Но это было много лет назад. Сейчас никто из нас уже ничего не может поделать.
– Да нет же! – воскликнула ее сестра. – Я знаю, что могу все исправить!
– Этак ты себя в гроб вгонишь, – сказала Фенелла. – Типун мне на язык, конечно. Ну ладно, хотя я не до конца понимаю, как так получилось. Шарт что-то такое сказала, и мы все поехали куда-то на велосипедах, и у нас почему-то получилось, хотя как, я не знаю. В общем, когда мы приехали обратно, призрака с нами уже не было, но мы все промокли, и Уилл и Нед попались, потому что были мокрые.
– А куда мы поехали?
Этого Фенелла, очевидно, не хотела говорить. Она терпеть не могла отвечать на вопросы. Особенно на важные. Обычно в таких случаях она молчала как рыба или притворялась, будто забыла. Ей же всю жизнь было трудно что-то объяснять. Но поскольку вопросы ей задавала тяжелобольная сестра, она взяла себя в руки и ответила:
– Мы поехали туда, где вроде бы обитала Мониган, – куда же еще.
Ее сестра прекрасно понимала, каких усилий Фенелле стоило это сказать. Она попыталась улыбнуться, и Фенелла улыбнулась в ответ двузубой улыбкой, которая гораздо больше подходила бы к веснушкам и двум гулькам надо лбом, чем к облику нынешней элегантной Фенеллы.
– Спасибо. А где она жила?
Фенелла снова сделала над собой усилие и ответила точно так же, как ответила бы семь лет назад:
– За Сонным Пейзажем, за Изнанкой Потустороннего.
XIIОна помчалась обратно – снова призраком, но уже победоносно. Она была уверена, что мысль вступить в противоборство с Мониган принадлежала не Шарт, а ей. Выходит, ей удалось повести сестер, а может, и мальчиков, в какую-то атаку на Мониган. Ей не терпелось вернуться в сад, к миске с кровью.
И вот она вернулась. Вот сад, по-прежнему залитый нездорово-желтым солнечным светом,
