«У Дедушки Смерть длинные руки, — мрачно подумал Ичукву, глядя на труп, — и неласковый поцелуй Его вечен, но порой избранные Им ускользают на волю и бродят, затерянные между мирами, ведомые невообразимым голодом».
В его народе рассказывали множество историй о неупокоенных мертвецах. Легенды о чем–то подобном Лемарш слышал и по всему Империуму, но никогда полностью не верил им. Более того, в обязанности комиссара входило пресечение таких невоздержанных разговоров.
— Сестра Бугаева, — без выражения сказала Соланис. — Это была сестра–минорис Бугаева.
В ту же секунду из–за угла коридора неуклюже вышло еще одно создание. Его белую пижаму покрывали брызги крови.
— Граут? — произнес Ичукву, узнав бойца, которого оставил на карауле.
Дернув головой кверху, солдат зарычал, как утопающий зверь. Он заковылял вперед, и комиссар шагнул ему навстречу, наводя оружие. Лемарш заметил, что в шее гвардейца зияет глубокая борозда, из которой хлещет кровь. Хотя прорезали ее недавно, радужки Граута уже почти обесцветились.
«Рана смертельная, — рассудил Ичукву, — но не для мертвеца».
Где–то позади него Зеврай бормотал молитву, однако прочие бойцы молчали — даже Сантино утратил дар речи.
«Ждут, что я объясню им смысл творящегося безумия, — понял Лемарш. — Вот только в нем нет никакого смысла, поскольку все это происки Архиврага».
— Я освобождаю тебя, абордажник Граут! — крикнул комиссар.
Когда он нажал на спуск, жирный труп на полу вдруг приподнялся и укусил Ичукву за правую ногу. Хотя зубы беспомощно заскрежетали по металлическому протезу, толчок немного сбил Лемаршу прицел. Снаряд оторвал Грауту правую часть лица, однако тварь продолжала идти, неотрывно глядя на комиссара уцелевшим глазом, а сестра Бугаева меж тем цеплялась когтями за его шинель и грызла аугментическую конечность. Выругавшись, Ичукву ударил ее рукоятью болт–пистолета по голове. Череп с хрустом раскололся, из пробитой дыры хлынула струя мух и вонючего газа, но натиск чудовища не слабел. Задыхаясь от мерзкой вони, Лемарш попробовал вырваться, пока госпитальер не повалила его на пол. Граут уже был всего в паре шагов…
— Вычистить отродий! — проревел Чингиз. — За Золотого Императора!
Чей–то кинжал просвистел мимо Ичукву и со стуком вонзился в грудь Граута. Свирепо взревев, абордажник Гёрка бросился вперед и оторвал Бугаеву от комиссара. Она немедленно обратилась против нового врага и вынудила Больдизара потерять равновесие, навалившись на него всем тучным телом. Пока гвардеец боролся с ней, Номек и Зеврай пробежали вперед и атаковали Граута, который словно не обращал внимания на клинок, торчащий у него между ребер.
Кашляя и отплевываясь мухами, Лемарш оперся рукой о стену. После дозы тлетворного газа из тела Бугаевы у него пылала глотка, а перед глазами плыли пятна. Вдруг возле Ичукву оказалась Соланис, держащая автокурильницу.
— Стойте смирно, комиссар! — велела она, выпуская облако благовоний. — Вдохните поглубже!
Как только священный дым очистил восприятие Лемарша, он увидел, что Гёрка по–прежнему сражается с толстомясым вурдалаком. Стиснув голову Бугаевы обеими руками, Больдизар не давал чудищу вцепиться в него щелкающими челюстями. Миг спустя гвардеец зарычал от омерзения: кожа сестры расползлась у него под пальцами, и склизкий череп скользнул ближе к лицу Гёрки.
— Сантино! — заорал он, призывая товарища, но солдат с дредами вжимался спиной в дверь оружейной. Его черты исказились от ужаса.
Ичукву прицелился, пытаясь точно навести оружие на бешеный труп, однако Бугаева слишком плотно прижималась к Больдизару, а зрение комиссара еще не восстановилось.
— Помогите… Гёрке… — прохрипел он Зевраю и Номеку, которые наконец уложили Граута.
Пока бойцы разворачивались, Больдизар взревел и крепче сдавил череп твари. Тот лопнул с влажным хрустом, окатив голову и плечи гвардейца черной жижей с бледными личинками. Отшвырнув тело, Гёрка принялся лихорадочно тереть лицо, лепеча молитвы.
— Орк! — крикнул Сантино.
Он все–таки бросился к Больдизару, но отшатнулся, задыхаясь от вони, источаемой солдатом.
— Еще идут! — предупредил Номек.
Из–за угла коридора, шаркая ногами, вышла женщина в красной рясе. За ней следовали две санитарки.
— Зеврай! — прошипел Лемарш, перебрасывая бойцу свое оружие. — Покажи им… Милосердие… Императора.
— Целься в черепа! — посоветовала Соланис. — Именно там обитают нечестивые духи.
— Так и сделаю, моя госпожа, — пообещал Чингиз.
Он обернулся к надвигающимся кадаврам и взял болт–пистолет обеими руками, чтобы увереннее целиться.
— Сюда! — позвал Сантино, видя, что Гёрку сотрясает неистовый кашель. — Ему нужна помощь!
— Сначала… пушки, — прохрипел Ичукву. Он повернулся к Соланис. — Старшая матерь… будьте так любезны… откройте эту Троном проклятую дверь!
— Звуки болтерной стрельбы, лейтенант, — сказал капрал Пинбах.
«Верно», — мысленно согласился Райсс, всматриваясь во тьму за дверями палаты. Шум пальбы приглушали расстояние и неистовый рев бури, однако любой абордажник уверенно распознал бы эти резкие хлопки.
— Что прикажете, сэр? — обратился к нему Пинбах. Он всегда хмурился, но сейчас морщины еще глубже прорезали его землистое лицо, окаймленное бородой. — Надо двигаться к остальным?
«Надо ли?» — спросил себя лейтенант.
— Нам приказано…
Он осекся, заметив, что выдыхает клубы пара. Температура в палате резко упала, и мороз кусался еще сильнее из–за наэлектризованности воздуха.
— Спаяны кровью, закрыты от пустоты, — донесся сзади глубокий и гулкий голос, созданный хоровым жужжанием. — Духом готовы к зачистке.
Абордажники повернулись все как один, вскинув кинжалы. У дальней стены палаты стоял великан, скрестивший руки на бочкообразной груди. Лампы вокруг потускнели, и его окутывал сумрак, но увитое мышцами тело излучало бледный внутренний свет, из–за чего он походил на алебастровую статую. Великан был обнажен, если не считать рваной набедренной повязки и ленты, охватывающей безволосую голову на уровне глаз. Из–под полоски ткани вырывались зеленое сияние и струйки дыма.
Хотя нарушитель излучал абсолютную, отталкивающую инакость, в нем ощущалось и что–то зловеще знакомое.
«Неважно! Беги! — призвали Райсса его инстинкты. — Удирай отсюда, пока еще можешь!»
Но, поддавшись такому позорному порыву, лейтенант наплевал бы на собственную суть и все, к чему стремился. Он не сомневался, что его товарищи испытывают то же самое, однако Райсс обязан был вести их за собой. Пристыженный своим страхом, офицер заставил себя шагнуть к великану. Ничто в жизни не давалось ему тяжелее.
— Как ты сюда попал? — требовательно произнес лейтенант. Плохой вопрос, на который не последует хорошего ответа, но ничего достойнее Райсс не придумал.
— Многие страдали здесь, —
