Когда они остановились на ночлег и разбили лагерь в бамбуковой роще на месте слияния двух рек, Хэсина отбросила гордость и пошла к палатке Санцзиня. Ей оставалось сделать всего два шага, когда она услышала голос брата:
– Я могу все объяснить.
– Да, – ответил ему кто-то. Судя по голосу, это была Мэй. – Не сомневаюсь, что можешь. Но это не меняет того, что ты совершил. Ты выпустил эту стрелу.
– А что мне было делать? Дать моим людям схватить ее? Привезти ее во дворец, где ее тут же предали бы смерти от тысячи порезов?
– Тогда еще никто не видел, горит ли ее кровь.
– Это было уже неважно. Она подписала себе смертный приговор, когда заставила пески шевелиться. Ты не сражалась на фронте, Мэй. Не видела того, что видели мои люди. Теперь они могут с расстояния в один ли понять, замешан ли в происходящем пророк.
Наступила тишина.
Ее нарушила Мэй.
– Кажется, теперь я вижу, почему ты приказал мне остаться в столице. Ты сказал, что делаешь это ради сестры, и я поверила тебе. Но еще ты хотел скрыть от меня эту сторону своей личности.
– Что? Нет! – ответил Санцзинь серьезным, честным голосом. Пожалуй, его голос звучал даже слишком честно, как в тот раз, когда он утверждал, что не подкладывал под подушку Цайяню дохлых головастиков. – Мэй…
Внезапно брезентовые створки, закрывающие вход в палатку, раздвинулись, и Мэй выскользнула наружу, словно привидение.
Хэсина моргнула и попыталась собраться с мыслями. Она была здесь не для того, чтобы подслушивать. Она решительно зашла в палатку и едва не столкнулась с Санцзинем, который, кажется, собирался последовать за Мэй, но при виде Хэсины замер, а потом намеренно развернулся и шагнул в другую сторону.
Она положила руку брату на плечо, и в ее ране – которая благодаря рюцюню Лилиан оказалась на удивление неглубокой – запульсировала боль.
– Цзинь…
Чем сильнее он пытался скрыть свои чувства, тем больше ощетинивался. Хэсина едва ли не ощущала на его коже острые иглы замешательства и вины. Она опустила руку.
– Ты переживаешь из-за пророчицы, да?
– Даже если и так, что с того?
– Я…
Что она хотела сказать?
Правду. Скажи ему правду.
Но какую правду?
В конце концов она произнесла то, в чем в последнее время ей было труднее всего признаться.
– На твоем месте я сделала бы то же самое.
Она бы убила пророчицу, чтобы спасти его.
– Я знаю, – проговорил Санцзинь, и Хэсина расслабилась. Но тут он повернулся к ней, и она увидела, что в его черных глазах горит огонь. – Ты такая же, как и все остальные.
– Все остальные?
– Зачем ты пришла?
Хэсина не помнила. Она знала, что у нее была какая-то цель. Она подготовила аргументы, доводы и предложения, но все они разлетелись, натолкнувшись на привычную стену непонимания.
– Я… Я просто хотела поблагодарить тебя. За то, что ты пришел. За то, что помог. – В ее голосе зазвучала нежность. – Я рада, что мы можем работать вместе.
– Всегда пожалуйста. Зови меня, когда тебе в следующий раз понадобится убить парочку беспомощных рабов, а я брошу все и прибегу, как сделал это сегодня.
Его слова будто окатили Хэсину холодной водой. Когда он решительно прошел мимо нее, она не схватила его за руку и не приказала ему остаться. Ее губы распахнулись вместе с брезентовыми створками палатки. Санцзинь ушел, и ей показалось, что из ее легких выкачали весь воздух.
Хэсина слишком устала, чтобы злиться. Она напомнила себе, что подобное происходило с ними всегда. Они разбивали себя на осколки, а потом вонзали их в щели, которые находили в броне друг у друга.
Она чувствовала, что не готова вернуться в мир, который ожидал ее снаружи, поэтому ненадолго задержалась в палатке. Когда она наконец вышла, полная луна светила высоко в небе – точно так же, как и накануне. Но все остальное изменилось. В этот вечер никто не рассказывал легенд. Солдаты Санцзиня, присоединившиеся к стражам Хэсины, шепотом говорили о пророках, которые могли до смерти состарить маленького ребенка или в мгновение ока превратить живую корову в парное мясо.
– А как же женщины? – неуверенно спросила разведчица Хэсины, чье лицо освещали отблески костра. – Что происходит с ними, когда у них начинаются лунные дни?
– Они сгорают, – произнес солдат с гладко выбритым лицом. В следующую секунду он испустил вопль, потому что сидевшая рядом соратница зажала его шею под мышкой и стукнула его по лбу.
– Цзюнь, ты идиот, – вздохнула она, а потом перевела взгляд на разведчицу. – Не слушай его. Пророчицы пользуются лоскутами ткани так же, как и мы с тобой. Только они засовывают их внутрь, чтобы кровь не вытекала и не испарялась. Но на этом наши сходства заканчиваются. Хочешь знать, что матери делают со своими новорожденными детьми?
– Что?
Девушка оставила гладко выбритого солдата в покое и склонилась ближе к огню.
– Они выкалывают им глаза, – прошептала она с жестокой улыбкой на губах. – Тем же кровавым ножом, которым перерезают пуповину. От этого дар становится сильнее…
У Хэсины скрутило живот, и она быстрым шагом направилась к берегу реки. Гул осеннего ветра заглушил слова солдат, но руки Хэсины тут же покрылись мурашками. Она начала растирать их, чувствуя, как отступает тошнота, и в этот момент тени рядом с ней покрылись знакомой рябью.
Она тяжело вздохнула.
– Не злись на него.
– Почему? Вы же злитесь.
«Нет, – должна была ответить Хэсина. – Конечно, не злюсь». Было много других людей, которые в гораздо большей степени заслуживали гнев королевы, например всякие импульсивные наследные принцы и двуличные Министры ритуалов.
– Гнев – это разновидность доверия, – произнесла Мэй, не дождавшись ответа Хэсины. – Это надежда на то, что люди, которыми мы восхищаемся, способны измениться к лучшему.
Но на что ей было злиться? Поступок Санцзиня больше никого не огорчил. Все праздновали смерть пророчицы.
– Что-то не так? – спросила Мэй.
– Нет, ничего. – Но когда ветер донес до них отзвуки смеха и струйку дыма от костра, Хэсина поежилась.
Мэй внимательно следила за ней.
– Вы верите в их рассказы?
– Не знаю.
Как она могла чему-то верить, когда ей ничего не было известно наверняка?
– А ты? – спросила Хэсина.
– Я верю в то, что пророки – тоже люди. Есть хорошие, есть плохие, а есть те, что где-то посередине.
Теперь, когда это стало очевидным, Хэсина удивилась, почему не заметила этого раньше.
– Ты сочувствуешь пророкам.
– Не одна я.
Мэй не произнесла имени Хэсины. Но это было и не обязательно. Ее слова достигли цели прежде, чем она взглянула на руку Хэсины, которую та порезала перед разгневанной толпой.
Девушку накрыла волна облегчения, хоть это и противоречило здравому смыслу. Она
