Он дотронулся до четок, висевших на его шее. Раньше это украшение казалось Хэсине по-монашески скромным. Теперь, когда она стояла к нему так близко, что могла посчитать все пигментные пятна на обвисшем лице, она заметила: на самом деле четки были изготовлены из оникса и отполированы до матового, древесного оттенка.
– Вы когда-нибудь слышали о семье Ся, моя королева?
– О какой именно? – В яньском языке была всего сотня фамилий – или около того. Носители одной и той же фамилии не обязательно являлись родственниками.
Видимо, ее вопрос показался Ся Чжуну достаточным ответом. Он выпустил четки из пальцев.
– Одиннадцать героев уничтожили не только пророков. Они разорвали саму ткань общества.
Он обошел перегородку и остановился с другой стороны.
– Семья Ся была одним из самых больших ценителей и покровителей искусства и культуры, – сказал он, положив руку на одну из полок. – Мои предки давали деньги академиям по всему королевству. В том числе и тем немногим, куда принимали пророков. И мы пошли ко дну вместе с ними. Из-за этих выскочек. И теперь люди почитают только имена одиннадцати воров. – Он посмотрел на нее сквозь щель между ячейками. – Я верну то, что мы утратили. Заберу себе один слиток золота за другим, причем прямо из-под носа правящей династии.
Хэсина не знала, что сказать. Внезапно для себя она поняла, что сочувствует Ся Чжуну. Стремление снова обрести утраченное наследие не так уж сильно отличалось от желания узнать правду. В слезящихся глазах министра она видела гнев, усталость и невеселый смех. Все это было ей знакомо, но она, конечно, ни за что бы в этом не призналась.
– Хотя мы с вами во многом похожи, – продолжил Ся Чжун, и к Хэсине тут же вернулся дар речи.
– Вовсе нет!
– Нам недоступно то, чего мы желаем больше всего на свете, и мы оба готовы пойти на многое, чтобы это обрести. Вы шантажируете меня с помощью писем, я устраиваю небольшою трагедию на вашей коронации. Вы отправляетесь в Кендию, а я…
– Тот разведчик – дело ваших рук?
– Я удивлен, что вы не догадались раньше, дорогая моя.
Почему-то всем вокруг казалось, что она способна править королевством и при этом подмечать каждую мелочь.
– У вас множество лиц, – сказала она с презрением. От сочувствия не осталось и следа. – Но я не думала, что вы еще и убийца.
– Этот человек болел проказой и знал, что отпущенный ему срок подходит к концу. Я обеспечил его семью золотом, чтобы они ни в чем не нуждались после его смерти. Это был обмен, такой же, как и у нас с вами.
Обмен. Услышав это слово, Хэсина вспомнила, зачем пришла. Она не собиралась выслушивать трагическую историю Ся Чжуна. Ей нужно было спасти Мэй.
– Отпустите подозреваемую, и я дам вам любые богатства, какие только захотите.
Ся Чжун подошел к столику и присел за него.
– Я не могу отпустить ее, – проговорил министр, расправляя пергаментные свитки. – Это помешает ходу допроса.
Ходу допроса?
– Но я могу предоставить вам разрешение на посещение, учитывая, что Совет лишил вас такой возможности.
Допрос. Пытки. Тюремное заключение. Ничего из этого не предпринимали по отношению к супруге Фэй. Хэсина открыла рот, потом закрыла его. Что она могла сказать? Обвинить Ся Чжуна в несправедливости? Но игра, которую они вели, не была честной. В то же время каждая секунда имела значение. У нее все внутри сжималось при мысли о криках Мэй.
Ся Чжун предлагал ей разрешение на посещение.
Она подумала, что это лучше, чем ничего. А сейчас у Хэсины не было совершенно ничего.
– Пишите документ, – приказала она.
Министр уже взялся за перо.
– Что вы можете предложить мне в обмен на это? – Он скрепил свиток печатью и взял его в руку, ожидая, пока высохнет сургуч.
Только сейчас Хэсина поняла, что у нее ничего не было с собой. Лишь дорожный рюцюнь и королевская печать, да еще пыльные сапоги.
Но в ее волосах были шпильки – по большей части маленькие, вырезанные из китового уса, который доставляли с островов архипелага Аоши. Все они вместе взятые едва ли стоили дороже одного серебряного ляна[35]. Зная Ся Чжуна, она понимала, что они его не заинтересуют.
Однако его могла привлечь другая вещь.
Она со дня коронации не снимала шпильку с журавлем, подаренную отцом. Теперь, вытянув ее из волос, она чувствовала себя раздетой. Глаза Ся Чжуна заблестели, и Хэсина поняла, что он узнал украшение. Ее горло сжалось, когда пальцы министра дотронулись до белого нефрита. Она заставила себя отпустить шпильку.
Министр положил украшение в карман и протянул ей документ.
– Значит, вы все-таки не дочь своего отца, – проговорил он, когда она, в свою очередь, засунула свиток в карман.
Хэсина застыла.
«Гнев – это разновидность доверия», – говорила Мэй. Но тот гнев, который испытывала Хэсина по отношению к Ся Чжуну, был жгучим пламенем и ядовитой кислотой. Он разъедал ее способность логически мыслить и оставлял ей лишь инстинкты. Вот ее рука взлетела к шее министра. Вот ее пальцы схватили его четки, образовав из них петлю.
– Вы ошибаетесь.
Ему хватило смелости рассмеяться. Но потом она сжала четки сильнее, и смех затих. Лицо Ся Чжуна покраснело. Потом стало фиолетовым. На его губах выступила пена, и Хэсина поняла, что она была близка. Близка к тому, чтобы лишить его воздуха. Близка к тому, чтобы назначить нового Министра ритуалов.
Ей оставалось лишь захватить еще одну бусину четок.
Как она оказалась перед этим выбором? Она пришла заключать сделку, а не убивать. На мгновение она застыла у края бездны, которая звала ее.
Потом она разжала хватку и изо всех сил дернула за четки.
Бусины рассыпались по полу, а Ся Чжун упал на колени, хватая воздух ртом.
Хэсина дотронулась рукой до собственного горла. Плоть и кровь. Вот чем все они являлись на самом деле – и Ся Чжун тоже. Неужели она и правда была готова его убить?
Нет, она просто хотела его напугать.
Она предупреждала его. Показывала свою силу.
Ее руки подрагивали, пока она пыталась заставить себя поверить в эту ложь.
– У нас с вами лишь одна общая черта, министр Ся. – Сжав руки в кулаки, Хэсина направилась к выходу. – На самом деле мы не те, кем себя считаем.
И, взмахнув юбками, она вышла на зимний холод.
* * *Если Хэсина и жалела о том, что едва не задушила Ся Чжуна, она избавилась от всех угрызений совести, как только увидела Мэй. Военачальница без движения лежала в углу камеры. Каждый ее палец опух и
