— Я могу прочитать статью вслух для тебя, но, уверен, ты уже читала ее. Так кто
это был? Ты? Ты настолько отчаянно хочешь меня заполучить?
Когда она все еще молчит, я не могу сдержаться и повышаю голос:
— Отвечай мне! — требую я. — Скажи мне, кто распространяет ложь, кто
рассказал?
Она кладет полотенце на барную стойку, разворачивается, прислоняется к ней
спиной и скрещивает руки. Кухня вокруг нее сверкает, стерильная, как и сама Изабель.
Наконец она говорит:
— Я не вижу никакой лжи. Особенно насчет Веры. Разве все это не было правдой?
— Кто это сделал? — повторяю я.
— Какое это имеет значение?
— Это была ты?
— Жаль, но не я. — говорит она ехидно. — Но я не хочу опускаться до твоего
уровня.
— Я защищал тебя! — кричу я, внезапно охваченный жгучей злобой, которая
струится по моему телу, делая кожу горячей, воспламененной, обжигающей.
Она бросает на меня недоверчивый взгляд и заправляет свои светлые волосы за
уши в такой медленной легкой манере, что это только разжигает мой внутренний огонь.
— Когда это ты защищал меня? — спрашивает она.
Мой рот открывается. Закрывается. Она пытается дискредитировать наш брак, затянуть на моей шее петлю и втянуть в годы скрытого противостояния, тайн и
вынужденного хранения миллионов секретов. Я не могу пойти по этому пути; я никогда
не выберусь оттуда живым.
Я втягиваю воздух, стараясь контролировать себя. Она меня провоцирует. И делает
это хорошо, как всегда.
— В лобби моего дома, — отвечаю, надеясь, что тон моего голоса звучит
достаточно остро. — Ты пришла следом за Верой, плюнула на нее. Ты собиралась
подраться с ней. Я защитил тебя, когда она отбивалась.
Ее глаза сужаются, и я понимаю, что совершил ошибку, сказав это; было также
ошибкой защищать ее.
— И почему ты защитил меня?
— Потому что ты — мать моего ребенка, — говорю я. — Потому что на тот момент
ты все еще была моей семьей. Потому что был виноват, Вера была виновата и я считал, что ты имела полное право злиться. Я защитил тебя, потому что думал, что поступаю
правильно.
— А сейчас? — спрашивает она беззаботно, подняв свою подведенную бровь.
Мои челюсти так напряжены, что я вынужден подвигать ими вперед и назад, чтобы
обрести способность ответить.
— Сейчас я желал бы, чтобы этого не было. Ты никогда больше не получишь от
меня расположения, и я никогда больше не буду чувствовать вины перед тобой.
Ее верхняя губа изгибается, она готовится выплюнуть что-то язвительное в мой
адрес, но я поднимаю руку в воздух, останавливая ее, и делаю шаг вперед.
— Не позволяй тому, что я сделал, превратить тебя в такого человека. Не позволяй
своей сраной семье думать, что ты находишься на их уровне.
Лицо Изабель, как кусок льда. Холодное, бесстрастное, спокойное.
— Тебе стоит быть со мной учтивее, Матео. Разве я не говорила этого тебе раньше?
В ее голосе нет ничего, кроме угрозы, и она не пуста.
— Депортация Веры ничего не изменит, — говорю ей. — Это не вернет наших с
тобой отношений. И не прекратит мою любовь к ней.
При этом она издает насмешливое фырканье.
— Это никогда не было любовью, Матео.
— Если бы ты когда-нибудь любила меня, то поняла бы.
Мои слова повисают между нами, как густой дым в грязном баре. Я не нуждаюсь в
том, чтобы услышать, что она любила меня, что наш брак не был фиктивным, заключенным по ошибочным мотивам, что когда-то она верила в то, что я — ее мир. Мне
не нужно это услышать, но мне хочется. Я хочу услышать, что моя прежняя жизнь не
была ложью, я хочу знать, что Хлоя Энн была зачата в любви.
— Я никогда тебя не любила, — говорит она, и эти слова дополняют остальные, пока все, что я могу делать это дышать. Но это нормально.
— Что ж, я любил тебя, Изабель.
— А затем любовь просто прошла.
Я киваю.
— Иногда любовь просто проходит, — отвечаю ей. — Иногда ее нужно
подкармливать.
Я надеюсь достучаться до нее. Я веду себя настолько искренне, насколько могу
контролировать свое состояние, держать в узде беспомощную ярость, которая держит
меня. Мне кажется, что во время нашего брака я не был так открыт перед ней, как сейчас.
Но в ее глазах я вижу только лед, а губы напряжены. Она не вникает в мои слова. Она не
слушает.
— Все, что требовало подкормки — это твой член, — произносит Изабель. — Так
что ты оттолкнул меня в сторону для кого-то, кто мог это сделать, кого-то моложе, дряннее. Ты думал, что будет весело получить это от какой-то больной шлюхи. Давай
просто пошлем Изабель в задницу.
Я больше не могу слушать это. Ни от нее, ни от кого-либо еще. Вера —
современная ведьма, которую каждый норовит сжечь на костре, и каждый раз она
попадает в огонь, как и я. Я закрываю глаза и пытаюсь взять себя в руки.
— Ты просто хотел трахнуть эту маленькую сучку. Держу пари, она регулярно
отсасывает другим мужикам, пока ты не смотришь. Моложе и лучше тебя.
Вдох. Выдох. Игнорировать сокрушающую боль и злость.
Она просто хочет достать тебя.
Я резко вдыхаю через нос.
— Когда ты позволила ненависти поселиться в твоей душе? — спрашиваю я, пытаясь говорить спокойно. — Когда ты перестала быть человеком, которого я знал?
— Когда ты трахнул ее и испохабил мою жизнь, — отвечает она, слова остры, как
ножи, и я могу услышать, как она подходит ко мне. Она прямо передо мной, но я
отказываюсь открыть глаза, признавая ее присутствие.
— Ты уничтожил все, над чем я так тяжело работала. Все.
Она пахнет джином и запах постепенно растворяется, когда я слышу ее шаги, удаляющиеся через кухню к двери, ведущей на задний дворик.
Дверь открывается, и я задерживаю дыхание.
— И я никогда, слышишь, никогда не прощу тебе это, Матео, — говорит она
прежде, чем закрыть за собой дверь.
Открывая глаза, я качнулся влево, к стене, моя рука едва смогла помочь мне
удержать равновесие. У меня такое ощущение, будто моё сердце и мои легкие окружили
летучие мыши и заключили их в трепыхающееся кольцо черных крыльев.
Внезапно я понимаю, что могу потерять Веру.
Это ощущается так, будто я могу потерять солнце на небосводе.
После того, как покидаю дом Изабель, я возвращаюсь на работу. Я пока ничего не
слышал от Веры, а это означает, что она еще не видела этот журнал. Я должен утаить эти
новости от нее, если смогу, и все еще надеюсь увезти Веру в Сан-Себастьян на выходные.
Пока я буду обуреваем чувством вины, она будет от него спасена, по крайней мере, на
несколько дней. Мы заслужили это. А она — больше всех.
Но сначала я должен уладить все с Педро. Он вызвал меня в свой офис на
очередную
