жаль.
Ее лицо морщится, из груди вырывается рыдание и Вера сгибается пополам. Она
уже практически готова упасть на колени, плача от боли, но я держу ее, прижимая к себе.
Она плачет у меня на плече, и я так близок к тому, чтобы сломаться вместе с ней. Мне
нужно быть сильным, я должен, но это тяжелее, чем когда-либо мог себе представить.
Мир мечет так много кинжалов в меня, но именно этот провоцирует мое падение.
— Мне жаль, — повторяю я, покачивая ее, хотя знаю, что мои сожаления ничем не
помогут. — Я не хотел тебе рассказывать. Я хотел, чтобы это был наш последний уикенд
вместе прежде, чем всплывет правда. Мне хотелось, чтобы мы побыли такими, какими
были, когда чувствовали свободу.
— Мы никогда не были свободны, — говорит она, голос приглушенный и она так
сжимает мою рубашку, будто боится отпустить. Я тоже боюсь отпускать.
— Нет, полагаю, не были. Но, в конце концов, мы были вместе.
Между нами повисла тишина. Волны бьются о берег. Неподалеку люди смеются
над какой-то шуткой. Слышен автомобильный сигнал. Мир продолжает жить, как и
прежде, за исключением нашего мира, который заканчивается на этом пляже.
Глава 10
— Два средних кофе с собой, пожалуйста, — заказываю угрюмому бариста в кафе.
Поcле того, как заплатил, я разворачиваюсь и облокачиваюсь на стойку, ища глазами
Веру. Она в сувенирном магазине, через дорогу, просматривает яркие стеллажи в поисках
сувенира из Испании. Я говорил ей, что для этого найдется время и в Мадриде, но она, кажется, думает, что времени совсем не осталось, и последняя ее возможность на покупку
может быть реализована только здесь, в Сан-Себастьян.
Мне бы хотелось сказать ей, что она ошибается, но это не так. Времени на самом
деле нет. Завтра мы вернемся в Мадрид, и она начнет готовиться к возвращению домой.
Конечно, я куплю ей билет. Она твердо убеждена, что потянет покупку билета, но я видел
ее квитанции из банкомата и уверен, что двести долларов на счете не обеспечат ей и
половины пути.
Есть какая-то доля иронии в том, что я снова покупаю ей очередной билет для
возвращения в Ванкувер. Кто-то может пошутить, что я постоянно пытаюсь отослать ее
куда подальше, но смеяться здесь не над чем. Над этим можно только свирепствовать, кричать, вопить. Я бы хотел не делать ничего, кроме как воевать против этого способа
жизни, но после того, как я рассказал Вере правду, а позднее она увидела это в журнале
своими глазами, то Вера закрылась в себе и уступила. Она приняла это.
Я – нет. Я не могу. Я просто не знаю, как бороться. Я не знаю, как получить то, что
хочу.
Я просто хочу Веру. Хочу ее рядом со мной. Хочу, чтобы она была со мной. У меня
столько всего, что я могу иметь, в чем не нуждаюсь, но я лишь хочу ее.
Почему такая потребность дается так тяжело?
Забрав кофе, я пересекаю улицу, чтобы встретиться с ней. Она показывает мне
испанские магниты, ручки, футболки и закладки, которые отхватила в магазине. Это все
хлам. Но своими отчаянными руками она так крепко их держит, будто потерянные
сокровища.
Мы сели в машину и поехали. Таким был наш план на день – просто ехать, ехать и
ехать, и в последний раз ощутить свободу. Никаких правил, никаких пределов, никаких
ограничений. Дорога ведет нас на северо-восток вдоль побережья, пока мы не пересекаем
границу Франции. Почему бы нет?
— Была когда-нибудь во Франции? — спрашиваю ее, и на лице девушки впервые
за день появляется улыбка.
— Нет, — отвечает она. — А мы во Франции?
Я киваю.
— Да. И я знаю, куда отвезти тебя. Биаритц.
— Звучит... шикарно.
— Как фантазия? В некоем роде. Но там очень красиво. Идеальное место для
однодневного путешествия.
Я очень долго не был в Биаритц, но когда мы паркуемся и отправляемся на
прогулку по побережью с его великолепными видами на прибрежный город, пологими
холмами, зданиями с белоснежными ставнями и шумом прибоя, кажется, что ничего не
изменилось. Город представляет собой поразительное сочетание из богатых туристов и
серфингистов, пытающихся поймать самую выдающуюся волну. Некоторые люди могли
бы сочетать в себе эти описания.
Спустя короткое время тропа выводит нас на набережную, открывающую нам
панорамный вид на город, океан, изрезанную линию берега и утес Девы Марии. Белая
статуя смотрит вниз на нас, как будто прося у нас прощения, в то время как мы с Верой, держась друг за друга, в свою очередь, просим прощения у нее. Мы здесь грешники. И
сейчас расплачиваемся за это.
Печаль следует за нами повсюду, как океанский бриз, и мы произнесли лишь
несколько слов. Хотя здесь и говорить особо не о чем, но в то же время так много нужно
сказать. Наш путь лежит мимо живописных ресторанчиков с их окнами, украшенными
связками сушеного чеснока и красных, как кровь перцев чили, затем – мимо лодок, спрятанных в закрытых маленьких бухтах и стеной из камня, отделяющих их от
бушующего по другую сторону океана.
Во время прогулки я слышу слабый звук музыки. Это саксофон — не самый мой
любимый инструмент, но здесь он звучит мелодично, грустно и мощно. Возвышаясь над
морем, звук обрушивается на нас и омывает, словно солнце.
Я сжимаю руку Веры, и она — мою в ответ. Мы оба слышим это и чувствуем.
Почти что лебединая песня звучит только для нас, что-то, вызванное звездами или Богом, или самой Девой Марией. И только завернув за угол, мы видим источник звука.
Там есть выступ в скале, торчащий из прибоя, и в самом конце набережной сидит
музыкант. Он играет только для океана и от этого звуки саксофона звучат еще печальнее.
— Вера, — наконец заставляю я себя произнести, не в силах остановить эмоции, пытающиеся процарапать себе путь в моей груди. Я останавливаюсь, отводя Веру с
тропинки, волны разбиваются у нас под ногами, и беру ее милое личико в свои руки.
Бронзовое и белое. Такое красивое сочетание.
— Вера, — снова говорю я, глядя твердо и долго в ее бегающие глаза, и я не могу
больше сопротивляться. — Вера, ты выйдешь за меня замуж?
Мои слова ее удивили. Они поразили даже меня. Но это не делает их менее
реальной, честной и чувственной вещью, которую я когда-либо произносил.
Ее рот искривляется в этой кокетливой манере, изображая букву О, брови сходятся
вместе, а глаза светятся, будто она влюблена. В этот момент я мужчина, полный надежды
и перспектив; она одарила меня таким взглядом, каким смотрят на человека, которым я
стану, кем-то, кем она сможет гордиться. Кем-то лучшим.
Но момент испорчен, когда ее лицо кривится, выражая печаль и страдание. Это не
то выражение, которое я хочу видеть. Это не ее рука, не ее сердце. Это лишь ее разум, желающий оттолкнуть меня.
— О, Матео, — затаив дыхание, отвечает она. — Нет.
И в
