Чуть позже выяснилось, что зуд — не самая главная их проблема.
Второй день начался с приступа сильной лихорадки. Трясло девушку неслабо, так, что пришлось перебраться с сырой земли на колени Андрея. Но даже так, в теплых объятиях, под двумя слоями одежды, легче не становилось.
Днем им принесли еду. Юноша, который еще в первый день представился Серафимом, попытался впустить чуть больше света в яму, но сделал только хуже — от слишком яркого потока света пламени Алиса дернулась, как от огня, стараясь спрятаться от неприятных ощущений. Светобоязнь, которая вызывала панику. И это состояние невозможно облегчить.
— Я не знаю, как ей помочь, — обессилено опустила руки Надя, обречённо глядя на девушку. Никогда ещё она не чувствовала себя настолько бесполезной. — Простите.
— Никто не знает. Ты не виновата, — слабо улыбнулась Соня, глядя под ноги. На Алису она взглянуть не решалась, просто не могла побороть собственный страх. И ненавидела себя за то облегчение, которое испытывала от осознания, что на её месте не оказалась она сама.
— Они вообще собираются нас отсюда выпускать? — злобно прошипел Стас, мрачно смотря наверх.
Пусть решетка и была деревянной, достать до неё не представлялось возможным. Вставать друг другу на плечи никто не рискнул — с учетом достаточно узкого пространства, в котором не все ноги могли вытянуть, шансы сломать шею при падении приравнивались почти к ста процентам. Если их и выпустят когда-нибудь отсюда, то лишь при помощи лестницы. Конечно, если к тому времени ещё будет кого выпускать.
— Меня больше интересует что за средневековые методы содержания, — кивнул Артур в сторону выгребной ямы, заботливо прикрытой деревяшкой. — Отвратительно.
Но это было уже что-то. Небольшая ямка у одной из сторон их временного жилья (если у круга вообще есть стороны) являла собой не что иное, как допотопную уборную. Ходить туда приходилось по очереди, тактично отворачиваясь, если кто-то решался воспользоваться этим творением. Спасибо хоть яма не была накопительной — заботливые религиозные друзья прорыли подобие канализационной трубы, по которой отходили испражненья.
Правильно говорят, трудности объединяют. Что может сблизить сильнее, чем общий туалет на расстоянии вытянутой руки?
В глухой тишине снова раздались рваные хрипы, заставляя Андрея вынырнуть из хрупкого царства сна. У Алисы снова поднялась температура, что теперь сопровождалось болью в мышцах. Пока ещё слабой, но она была. И усиливалась с каждым часом.
— Пить хочется, — почти на грани слышимости прошептала девушка, но все же была услышана. — Есть немного?
— Осторожно только.
С обеда, который представлял собой овощную похлебку с куском лежалого хлеба и немного разваренной крупы, у них осталось немного компота. По вкусу это была обычная вода с сахаром, но она была и теперь могла найти себе достойное применение.
Юноша поднёс глиняный стакан к приоткрытым губам Алисы, медленно вливая прохладную жидкость. Пусть и временное, но это было столь желанное облегчение. Она благодарно улыбнулась.
— Спасибо.
— Не говори глупостей, — плотнее заворачивая девушку в свою кофту, стараясь унять дрожь, сказал Андрей. — Думаю, нет смысла спрашивать, как ты себя чувствуешь?
— А как по-твоему?
— На картофелину похожа, — хотелось хоть как-то разрядить обстановку, но смех вышел натянутым. Не естественным.
Алиса понимающие кивнула, закрывая глаза. Спать хотелось неимоверно, но постоянные приливы жара не давали провалиться в царство Морфея. Приходилось довольствоваться редкими полудремами, из которых то и дело выдергивало тянущей болью в мышцах. Пока только в руке.
Соня смотрела на неё со своего места, не зная куда себя деть. Давно, ещё когда на поверхность из бункера выходили в более свободном порядке, некоторые люди возвращались назад инфицированными. Как правило это были случайности, неудачное стечение обстоятельств, но итог всегда был один — на десять дней лазарет с зараженными изолировался от основного помещения. Конвой выстраивался на всех подходах к медицинскому корпусу, однако вряд ли такие меры предосторожности были необходимы — никто в здравом уме не подходил к опасному участку ближе, чем на десять метров. И дело было не в опасности заразиться, нет.
Та боль, которая преследовала каждого зараженного на четвёртый день заболевания, выбивала нечеловеческие крики и стоны. Никакие обезболивающие или наркотические средства не помогали. Рецепторы напряженных мышц, периодически сокращающихся сильнее при редких судорогах, не реагировали ни на какие лекарства. Сознание временами путалось, извращенный аппетит не позволял нормально питаться, потому к концу третьего дня люди становились истощенными. Смотрели на медперсонал пожелтевшими глазами, в которых скрывалось понимание неизбежного конца.
Хуже всего становилось на четвёртый, последний день. Статичный спазм постепенно сходил на нет, сменяясь практически не прекращающимися клонико-тоническими судорогами. На этой стадии люди уже не узнавали ни себя, ни кого-либо вокруг. При малейшем движении воздуха или излишне ярком свете появлялась агрессия на грани безумия. Если не привязать конечности, человек начинал кидаться на любого, в ком чувствовал потенциальную угрозу. Однако фиксирование рук и ног имело свои последствия — при наличии чрезмерно интенсивного раздражителя нередко наблюдались вывихнутые суставы и сломанные кости. Чувство боли резко притуплялось.
Конец своей жизни люли проводили в агонии. Двенадцать часов они не подавали признаков сознания, превращаясь в озлобленных голодных тварей. Тени себя прежних.
Смерть наступала от спазма дыхательной мускулатуры. Не самая страшная кончина, особенно после всего, что им приходилось вытерпеть до неё. Кто-то, понимая, что конец неизбежен, просил пустить пулю в лоб в конце второго дня, кто-то надеялся на сказочную удачу, что это не вирус RB-21, а лишь банальная лихорадка. Только очень сильная, на грани атипичной. Но ведь бывают исключения. Правда же?
Конечно нет.
— Сколько она ещё протянет? — тихо, так, чтобы Алиса не услышала, спросила Соня. Не поворачивая головы, стараясь вообще не двигаться, дабы не создавать лишнего шума.
— Два дня, — глухо отозвалась Надя, скрывая дрожь в голосе. — Даже чуть меньше. И самое паршивое, что ничем не можем помочь.
— Лучше подумай, что будем делать, когда она начнёт кидаться на нас?
В отличие от остальных Стас сохранял относительное спокойствие. Гораздо больше здоровья Алисы его волновало собственное благополучие. От части это верно, свою бы жизнь сохранить, когда вокруг столько опасностей. Вот только должно же быть что-то человеческое. Неужели совсем все равно?
— Не надо так смотреть, — поморщился мужчина, едва поймав укоризненный взгляд Сони. — Я лишь стараюсь логически мыслить.
— Думая, как быстрее её прикончить? — вмешался Артур. — А ты о ней подумал? Каково ей сейчас?
— Каково бы ей сейчас не было, она в любом случае обречена. А вот мы ещё можем пожить. Если она не заразит нас при первом же приступе. Что мы будем делать с ней завтра? Даже оружия нет, чтобы…
— Рот закрой.
Слишком спокойный для человека, который уже был готов отправить
