— Послушай, я понимаю, ты заботишься о ней, но все это бесполезно. Она все равно…
— А ты хоть о ком-нибудь заботишься? Хоть раз думал о другом человеке? Мне кажется нет. И не потому, что считал это бесполезным, — Андрей горько усмехнулся, кидая взгляд на вздрагивающие веки с пушистыми белесыми ресницами. — Ты просто не умеешь по-другому. Единоличник с рождения.
— Думаешь, так хорошо изучил меня?
— Лишь предполагаю, — покачал головой юноша. — Но судя по твоей кислой роже двигаюсь в верном направлении.
Стас ничего не сказал. Весь запал разом сошёл на нет, стоило услышать те слова, от которых он так отчаянно бежал большую часть сознательной жизни. Даже сейчас он пытался оправдать свое нежелание думать о других опасением за собственную жизнь, но внутренний голос раз за разом тихонько шептал — не лги себе. Не за свою жизнь опасался. Боялся начать заботиться о ком-то, кроме себя. И в итоге глупо потерять.
— Можешь не волноваться на счёт Алисы, — словно прочитав чужие мысли, тихо сказал Андрей. — Когда будет нужно, я сам о ней позабочусь.
Слова, не требующие ответа. И только пальцы, осторожно поглаживающие светлую макушку, слегка дернулись под конец фразы.
***
— Как вы?
Густая тень фигуры Серафима накрыла и без того тусклое пространство ямы, практически полностью лишая сидящий внизу людей света. Может, оно и к лучшему.
— А сам как думаешь? — фыркнула Соня, подбрасывая в воздухе крохотный выкопанный камушек. — Ваш проповедник не собирается нас выпускать?
Вместо ответа парнишка покосился на Алису, которой за последние сутки стало совсем плохо, тут же отводя взгляд.
— Он ждёт.
— Чего ждёт? — выразил всеобщее непонимание Артур. — Когда умолять начнём? Так не дождётся.
— Ждёт, когда вы примите решение. Что с ней делать, — он не решился ещё раз взглянуть на зараженную, от чего с преувеличенным интересом разглядывал земляную стену.
— Можно подумать, у нас есть выбор, — покачала головой Соня. Сказала и внимательно вгляделась в лицо паренька. Не ошиблась. На секунду, всего на одно мгновение, но она увидела сочувствие, которого не видела у других людей, когда те приносили им еду. Серафим ещё был способен на сострадание, а значит, возможно, он может им помочь. Во всяком случае попытаться стоит.
— Вы можете отдать её Отцу Иосифу для проповеди, — понимая, насколько это абсурдно звучит, и все равно произнося зазубренные фразы, говорил Серафим. — Когда кто-то подхватывает вирус, он говорит, что это наказание за наши грехи. Читает проповеди о внешнем мире и говорит, что только очищение может спасти нас.
— Но Алиса ему зачем?
— Как пример того, к чему приводит греховная жизнь, — немного помолчал, будто вспоминая что-то важное. — Можно подумать, его ручные псины спасут нас от внешнего мира.
— Хочешь сказать, то, что было в тех тоннелях — его способ очистить наши души? — нахмурилась Надя. По её мнению, способ был крайне глупый и опасный. Но местные жители ничего не имели против, а значит здесь это было нормой. Намеренно сталкивать людей с вирусом было в порядке вещей.
— Второй этап, — согласно кивнул Серафим, спуская по верёвке поднос с очередной порцией еды. Каша, картофель и вода. Что-то новенькое, в сравнении с предыдущими трапезами. — Третий этап — выбор. Дадите вы ей стать мученицей в лице паствы или же избавите от мучений до того, как душа покинет тело?
— А в чем разница? — не понял Артур. По его мнению, что первый вариант, что второй представляли собой убийство. Разница лишь во времени и гуманности по отношению к Алисе. Чем раньше все сделать, тем меньше боли ей придётся терпеть.
— Разница в том, куда попадёт её душа, — очевидно же, он сам не верил в то, что говорил, однако остановиться не мог. Не имел права. По крайней мере, именно так считал юноша. — Сейчас она на пути в Ад, поскольку не прошла испытание страхом и теперь умирает от второго. От боли. Но если её возьмёт Отец Иосиф, то сможет очистить её душу перед встречей с Богом. По крайней мере, он так считает.
— Ну а ты, что ты об этом думаешь?
Стас видел его. Сомнение. Недоверие. Разочарование в том, во что так упорно и долго пытался поверить юноша. Но для должного эффекта нужно, чтобы он сам признал это. Признал, что не поддерживает Проповедника.
— Что я думаю?
С минуту Серафим молчал. Лицо застыло, непроницаемой маской глядя на всех и одновременно ни на кого. А потом оно исказилось. Боль, разочарование, обида. Все эти эмоции обрамляли лицо юноши, пока на его губах расцветала горькая улыбка.
— Ничего.
Стас ослышался? Но Серафим оставался спокойным, словно так и надо было. Будто именно таких слов от него и ждали. И для всех это было очевидно. Как и то, что юноша лжет. При чем не только ребятам. Врать самому себе — гиблое дело, но от привычек нелегко избавиться. Особенно от тех, в которых мы не видим проблемы.
Серафим поднялся на ноги, и постепенно высокая фигура скрылась из виду. Не сказав ни слова, будто его здесь и не было.
И лишь через пару мгновений глухой голос напомнил в темноте:
— Не тяните. Чем дольше вы ждёте, тем тяжелее ей выносить эту боль. Торопитесь.
Пожелание. Не принудительная просьба. Но как же больно не слышать в этих словах и доли надежды на счастливый исход. Хоть в большинстве своём ребята прекрасно осознавали степень серьезности ситуации. И все равно продолжали верить.
Когда очередная судорога разбудила девушку, остальные уже давно спали. Почти все. Стоило ей потянуться за водой, Андрей опередил слабое движение, доставая нужную прохладную жидкость.
— Спасибо, — пить хотелось, но глотать получалось совсем плохо. Мышцы словно окоченели, не желая двигаться. Привыкшее к постоянному жару тело уже не так остро реагировало на тянущую боль, однако каждый раз вздрагивало от малейшего движения воздуха. — Как думаешь, долго все это ещё будет длиться?
Андрей молчал. Что он мог сказать? Не знает? Ложь, знает и очень хорошо. Достаточно было поймать отчаянный взгляд Нади, когда та смотрела на зараженную. Так смотрят на тех, кому уже не помочь. И единственное, о чем думаешь, как быстрее прекратить незаслуженные страдания.
Алиса все понимала. Видела, как это происходит. Потому и не требовала ответа. Однако у неё все ещё было кое-что, о чем хотелось рассказать.
— Я ведь помню вас, — тихо, стараясь никого не разбудить срывающимся голосом, шептала девушка. — Вы тогда сбежать хотели, незаметно.
— Ты нас не выдала. Спасибо.
— Я тогда сильно испугалась, — тихий смех, прерываемый влажным кашлем.
