Руками впивается в размякшие по дороге без холодильника волокна и позволяет пальцам войти как можно глубже, будто перед ним не кусок мертвечины, а живая женщина. Затем резко и быстро хищно впивается в мясо зубами. Кровь стекает по подбородку, заливает белоснежную рубашку и черные брюки. Запах сырой плоти заполняет легкие, даря кайф получше никотина.
В кармане штанов вибрирует телефон.
Кирилл с неохотой отодвигает от себя ужин, утирает рот рукавом и, для тренировки откашлявшись, берет трубку.
– Кирилл Владимирович?
– Да, это я.
– Меня зовут Вера Кузнецова, я представляю частную школу для особенных детей «ФИБИ».
– Простите, как?
– Как меня зовут или как школа называется? Меня зовут Вера, я представляю частную школу…
Но он не дает ей договорить:
– Знаете что? Катитесь куда подальше. Я занят.
Что, если подумать, не такая уж и неправда.
Сентябрь, 2018Народ перед телевизором расселся так плотно, что не то что яблоку – пшеничному зернышку негде упасть. Эвелина сидит тут же, зажатая между Ахмедом и двумя потными таджиками, только что вернувшимися со стройки. Ей бы побрезговать, скривиться от отвращения, но она, напротив, тайком вдыхает запах настоящих людей. Запах прогорклого масла, краски и чего-то еще, очень личного и интимного, сильно напоминающего тоску по родине.
Никто не обращает внимания на неудобства: все прилипли к экрану.
– Кто-нибудь мне объяснит, кто это? – шепотом спрашивает Эля, но на нее тут же шикают несколько мужиков.
На помощь приходит Ахмед:
– Это Ольга Бузова, певица.
– А-а-а, – понимающе протягивает Эля и тянется к общему ведру с кукурузными палочками.
Пальцы после лакомства липкие, и сахар до конца слизать не получается, поэтому Эвелина просто берет себе еще палочек, чтобы отложить решение проблемы на конец времен.
Она, конечно, слышала про телевизор, потому что не была совсем дремучей, но реальность превосходит всякие ожидания. Это же потрясающе! Люди, которых ты хочешь увидеть, не могут видеть тебя, но желают, чтобы на них смотрели. Кикиморе бы непременно понравилось.
Девушка на экране больше похожа на царицу, чем на деревенскую бабищу. Волосы до пупа, ресницы до небес, улыбкой своей не всех одаривает, а только тех, кто верой и правдой служит.
Богатыри, правда, Эвелине не очень нравятся. Хлипенькие какие-то, тощие. Есть один мужик, довольно здоровый, но без единой волосинки на голове. Так тоже не пойдет: в конце концов, борода мужчины – его гордость, как у девицы коса.
Краем глаза Эвелина оценивает похрапывающего на своей койке Соловья и невольно думает, что вот такого цесаревича любая девица была бы рада заполучить. Ленив немного, но плуг и пара ударов чугунной сковородой любого лентяя исправит.
– Палочек передайте, пожалуйста, – раздается бас позади Эвелины, и она не глядя передает ведерко.
На экране оживление. Бузова в поисках жениха. Не все претенденты на девичье сердце оказываются чисты на руку! Эвелина усмехается. Она таких за свои многочисленные человеческие жизни повидала столько, что можно вместо огурцов засолить и сотню лет две деревни в двадцать домов кормить.
В самый неподходящий момент, когда в телешоу наступает долгожданная кульминация, Эвелина чувствует знакомое щекотание на поверхности языка. Впервые в жизни ей хочется сплюнуть предсказание, даже не поинтересовавшись, что там, но пересиливает себя и говорит вслух:
– Менты идут.
– Да ла-адно тебе, – отвечает сидящий рядом с довольно сильным акцентом, но вполне различимо. Отвечает, а у самого глаза упираются в экран, будто от этого зависит его жизнь.
– Поздно уже, – замечает Ахмед.
– Не боись, мы тебя защитим, – с похабной улыбочкой обещает другой мигрант и даже пытается полушутливо приобнять Эвелину за плечи, но та ловко выскальзывает и вскакивает на ноги.
Сзади тут же раздается коллективный вздох разочарования. Подросток лет шестнадцати дергает ее за штанину, пытаясь усадить обратно, только вот обратного пути уже нет.
Кто такие эти «менты», Эвелина без понятия, но даже само слово ощущение после себя оставляет липкое. В голове появляются новые картинки, совсем как те, что транслируют через телевизор, только более живые, объемные. Гулкие шаги массивных сапог; как младенец в кроватку, с любовью уложенный в кобуру пистолет; тянущая вперед крупная собака с забавными треугольными ушами. И этот человек не один, и сегодня вечером здесь будет кровь.
Эвелина кидается к кровати, изо всех сил тормошит своего нового знакомого, но тот отмахивается от нее, как от надоедливой мошки.
– Соловка, вставай!
– Отвали, – бурчит сын черта и зарывается лицом в плоскую плешивую подушку.
– Нет, я сказала, вставай! Сюда полиция идет!
– Не, ну вот она опять за свое, – комментирует один из смотрящих телевизор, видимо, окончательно перепутав реальность и чей-то сценарий.
Соловей недовольно ворочается, затем медленно садится и на ощупь ищет кроссовки. Пытается проморгаться, но пока безуспешно.
– С чего ты взяла? – хрипло спрашивает он.
Приходится признаться:
– Я могу видеть будущее. Не часто, но иногда случается.
Соловей хмыкает, но не злобно, потому что знает, что в мире еще и не такие чудеса возможны. Правда, все равно не верит.
– А я «сникерсами» какаю.
– Не смешно! – Взбудораженная Эвелина так торопится вывести Соловья из квартиры, что даже не удосуживается спросить, что это за зверь такой, «сникерс».
Он идет за ней не потому, что доверяет, а как раз наоборот – потому что считает последней проходимкой. Просто хочет убедиться в этом собственными глазами.
Пока на лестничной площадке ждут лифта, Эвелина нервно барабанит ногой по бетонному полу.
– Не трясись ты так, – успокаивает ее Соловей. – Никакой облавы не будет. Эта нора надежная.
Он не знает, что в этот самый момент Эвелина вспоминает лосей и как они в Божедомке могли приложить лицом к стене. Без причины, просто если им так хотелось. Как в первые месяцы она пыталась лезть на них с кулаками, обессиленная от недоедания, а они сначала терпели, а потом заставляли пройти через такую боль, которую, Эвелина думала, уже никогда в этой жизни не испытает.
– Я не трясусь, – говорит она, а сама разве что зубами на весь подъезд не стучит.
На одно-единственное краткое мгновение в мыслях проскальзывает противоестественное удовлетворение от происходящего. Это как кататься на санках с крутой ледяной горки: от удовольствия захватывает дух, щеки рвутся от улыбки, но в то же время есть в этом какое-то мазохистское предвкушение смерти. Быстрой, легкой. Такой, чтобы раз – и мозги растеклись по дереву.
В Беловодье никто не катается с горок, не убегает от стражей порядка и не радуется нависшим неприятностям. Проблема в том, что и жизни там нет. Так, одни наслаждения. А Эвелине даже после Божедомки все еще хочется задыхаться после долгого бега, дрожать от страха и смотреть в глаза опасности за секунду до чудесного спасения.
Старый лифт с кряхтением и сопением отворяет створки. Выглядит ненадежно – то, что надо. Квадратные кнопки со стертыми цифрами испепеляют
