Прибывший только накануне братец Западный Ветер уже ожидает ее в крохотной камере на двоих. Когда его вели по проходу, то даже заломили руки, как полагается, хотя младший бог едва ли сопротивлялся.
Если Эвелина – первая, кому удалось живой сбежать из Божедомки, то Ветер – первый, кто оттуда по спущенному сверху приказу официально вышел.
Спустя двадцать четыре года клацанье ключей Каракатицы для него подобно звукам арфы. Только вот ожидание, вопреки заверениям Посейдона, все равно растянулось будто навечно.
– Давай на выход, – гаркает Морская Дева, и даже в полутьме Зефир видит, как дрожит ее бугристый второй подбородок.
– Сейчас, еще пять минуточек полежу…
Этот мнимый каприз – шутка, но у подводных чудовищ нет чувства юмора. Каракатица пинает заключенного по торчащим наружу ребрам.
– Ай, больно же!..
– Подымайся, я сказала. Дважды спрашивать не буду.
А Зефиру больше и не нужно. Он вскакивает с каменного пола, как ужаленный, и хватает протянутые надзирательницей рубашку и брюки. Все немножко велико, ибо за годы в заключении он так сильно похудел, что походит скорее на мертвеца, нежели на бога. Но ничего, на свободе он быстро отъестся: пару съеденных живьем овечек – и здоровый румянец вернется на свое место.
Вплоть до самых ворот его преследуют сотни любопытных глаз. В каждых – зависть и отчаяние.
Ветер хочет напоследок крикнуть что-то вроде «еще увидимся!», но вовремя передумывает. Чем черт не шутит, может, Посейдону что не понравится и действительно еще увидятся.
Наверное, по чему он будет скучать, так это по арене. Вот уж действительно зрелище, достойное что смертных, что бессмертных. Ему будет не хватать кислого запаха крови, предсмертных криков и аромата подпаленной шерсти.
– Знаешь, я чего не понимаю? – спрашивает у него Каракатица более спокойным голосом, чем обычно. – Почему такие, как эта твоя подружка, думают только о том, как бы слинять? Все они живут завтрашним днем. «Вот когда выберусь отсюда…», «вот когда снова буду на свободе…». А потом они подыхают в луже собственной мочи, в лепешку разбившись об арену.
Впервые за годы, проведенные в Божедомке, Ветер чувствует, что Морская Дева говорит с ним на равных. Поэтому вместо того, чтобы по привычке отшутиться, он кладет левую руку на ее широкое плечо.
– Хотелось бы мне знать, – серьезно говорит он.
У самой кромки воды его уже ждут двое лосей. Когда Ветер увидел их впервые, то чуть не расхохотался: так эти полулюди-полузвери выглядят забавно и беззащитно со своими огромными рогатыми головами и человеческими конечностями. Временами он лежал и гадал о том, есть ли у них под черной униформой милые пушистые хвостики.
– И как вы поплывете на этом корыте?
На фоне беснующихся черных волн крошечная деревянная лодочка и впрямь кажется игрушечной. Кажется, еще чуть-чуть – и беззубый рот немилосердного океана проглотит малышку и даже не подавится.
Зефир ни разу за все свое время пребывания в Божедомке не слышал, чтобы эти существа разговаривали. Вот и сейчас они не отвечают и жестом приглашают его в хлипкое суденышко. Делать нечего, садится.
От холода стучат зубы, и братец Ветер обхватывает себя за плечи в отчаянной попытке хоть как-то удержать тепло. Вблизи воды – совершенно чужой ему стихии – он чувствует себя особенно уязвимым. Будь возможность, улетел бы, как делает это обычно, но трибунал при постройке Божедомки постарался на славу: отсюда и верховному богу будет непросто выбраться, не говоря уже о ком-то вроде Зефира. Вот и приходится плыть на том, что дают.
Осмелившись, Ветер выглядывает за борт и изумляется, что лодка на самом деле не касается поверхности воды, а плывет как будто по воздуху. На душе сразу становится теплее, получается криво, но улыбнуться.
– А вы это, ребят, здорово придумали, – обращается Зефир к лосям.
Те молчат.
– Не, я серьезно. Молодцы. И вообще, работу свою всегда выполняете на совесть. – Ветер тычет соединенными указательным и средним пальцами себе под сломанные пару лет назад ребра. – Видите, вроде бы срослись, но в плохую погоду до сих пор ноют. Можно сказать, профессиональная травма. Надо отца спросить, может, пенсию какую по инвалидности выделят…
Здоровенная мохнатая голова поворачивается в сторону Зефира, и тот тут же замолкает. Блестящие в темноте черные глазища без намека на белок могут испугать даже такого стреляного воробья, как Западный Ветер.
– Все-все. – Он выставляет вперед раскрытые ладони. – Молчу!
Обещание, конечно, не сдерживает, но хоть какое-то время несчастным охранникам удается посидеть в тишине. Несмотря на то что в лодке нет ни мотора, ни весел, что-то все-таки отчетливо скрипит, будто кто-то невидимый помогает судну продвигаться вперед.
Расставшись со своими провожатыми, Ветер не успевает их поблагодарить в своей театральной манере, так как те исчезают обратно в ночи. Но долго оставаться без компании не приходится: из-за ледяного дерева показывается самый огромный белый медведь, которого Зефир когда-либо видел.
– Что-то много вас тут стало, – говорит зверь с раздражением.
– А что, были другие?
Медведь машет лапкой.
– Да была тут одна… Думал, померла. А может, и правда померла. Сейчас уже трудно сказать.
– И куда она отправилась?
Склонив голову набок, медведь какое-то время думает, видимо, пытаясь припомнить, что же тогда случилось. Как будто к нему каждый день из воды вылезает мокрая райская птица.
– Скорее всего, на юг, – наконец отвечает хищник. – Отсюда только один путь, если не хочешь вернуться туда, откуда пришел, человечек.
Зефир не хочет. Он вздрагивает только от одной мысли, что когда-нибудь вновь переступит порог Божедомки. Да, со временем к вони и крикам привыкаешь, но запах свободы забыть ох как непросто.
– Ясно. – Зефир делает первые шаги голыми ногами по хрустящему снегу. Несмотря на то что на календаре только сентябрь, эти земли ни разу за всю историю не оголялись перед солнцем. – Ну, бывай тогда. Я пошел.
Медведь какое-то время смотрит на медленно удаляющуюся фигурку братца Ветра, затем чешет лапой за ухом, совсем как собака, и бормочет сам себе под нос:
– Ну вот, на дурака была надежда. Но, кажись, дурак-то поумнел.
Ноябрь, 2018Бутерброды с колбасой Глеб не то чтобы очень любит, но приходится есть, что дают. Обед он пропустил, а есть все равно хочется, вот и осталось принять из рук полноватой красивой медсестры Дианы тарелку с сухомяткой.
– Ешьте-ешьте, – подбадривает Диана Глеба, – у меня еще есть.
Наверное, в течение дня она сама только и делает, что точит эти самые бутерброды, раз они у нее хранятся в таком количестве. Глеб отхватывает еще кусок, разглядывая через стеклянную стену бегающих внизу детей.
Из-за ширмы раздаются приглушенные стоны, но о ком о ком, а об Эвелине беспокоиться не стоит.
– Как
