Шон увидел, как в зал входит Таня Тагак с музыкантами. На ней по-прежнему было бронзовое платье, но почти весь макияж она удалила. Ее тут же окружили поклонники. Он вздрогнул, когда Мартина неожиданно взяла его под руку.
– Она весьма яркая личность. Но пойдем теперь со мной, познакомишься с моими новыми друзьями.
Это действительно были очень полезные люди, как и говорила Мартина, они знали и восхищались Рэдианс, они бывали на научно-исследовательской базе «Желтая река» в Ню-Олесунне[34] и приглашали Шона и Мартину к себе в Китай. Их больше привлекала Исландия, чем Норвегия, и они видели больше возможностей в Африке, нежели в Арктике, где было слишком беспокойно и тесно, и все же им не терпелось оказаться первыми гостями виллы «Мидгард». Более того, они сами участвовали в тендере. И вдруг все разговоры оборвались, поскольку в ночном небе за стеклянной стеной зала творилось нечто невообразимое.
За три дня до этого примерно за сто пятьдесят миллионов километров от Земли взрыв на поверхности Солнца вызвал выброс колоссального облака плазмы в Солнечную систему, которое двигалось со скоростью более полутора миллионов километров в час. Это облако разделилось на множество потоков. К тому времени как публика, контуженная пением Тани Тагак, начала накачиваться алкоголем, один из этих космических потоков достиг атмосферы Земли.
С террасы Зала королевы Елизаветы доносились изумленные возгласы курильщиков, старавшихся привлечь внимание остальных гостей, спешивших к ним. В ночном небе над Лондоном колыхались огромные полотнища полярного сияния, переливаясь зеленым и фиолетовым. А затем, под крики восторга на нескольких языках, через небосвод протянулась колеблющаяся золотая завеса, прошедшая над всем Соединенным Королевством и Европой на небывало низких широтах. В новостях сообщили, что это явление длилось всего одиннадцать минут; ничего подобного не наблюдалось со времени магнитной бури Кэррингтона 1859 года[35]. Метеорологи предупреждали, что это не повод для восторга, однако Шон воспринял это как самое благосклонное ознаменование его нового начинания.
Почему вы предприняли это путешествие?.. Мог ли я поступить иначе? Может ли река сдержать свое течение и побежать вверх по склону? Храм теории, воздвигнутый мной с гордостью и самоуверенностью, вознесшийся высоко над всеми глупыми возражениями, рухнул точно карточный домик при первом дуновении ветра. Выстроив самые безупречные теории, вы можете не сомневаться в одном: жизнь опровергнет их все. Был ли я так уж уверен? Да, временами; но это был самообман, опьянение. За всеми доводами разума скрывалось тайное сомнение. Казалось, чем дольше я защищал свою теорию, тем сильнее сомневался в ней. И преодолеть сомнения было так же нереально, как остановить поток сибирского сплавного леса.
Воскресенье, 5 ноября 1893 года.Крайний Север: Норвежская полярная экспедиция 1893–1896 гг. (1897 г.).Фритьоф Нансен14
Четырьмя годами позже в приходской церкви деревни Уиктон проходили похороны Тома. Это было крохотное сооружение в саксонском стиле, его переполненное кладбище уже начало захватывать соседнее поле. Автомобильная парковка находилась по другую сторону забора, и, когда Шон вышел из машины, он увидел выкопанную в земле могилу. «Могилу Тома», – подумал он, с трудом облекая мысли в слова, хотя эти слова казались совершенно абсурдными. Он поспешил и растолкал гробовщиков, выгружавших гроб, который также никак не был связан в его сознании с Томом. Однако он отметил, что это было качественное, крепкое с виду дерево, не какой-нибудь хлипкий короб.
В холодной церкви пахло камнем, туберозой и пыльными молитвенными подушечками. Шон пришел без Мартины и был рад, что народу собралось немного. Впереди стояла Гейл с Рози, и он не раздумывая направился к ним. Он увидел, что они обе плакали, и подосадовал, что его щеки сухи. Они взглянули на него с удивлением и посторонились, и в этот момент зазвучал входной стих.
По другую сторону прохода, наискось от него, расположилась семья Тома: его мать Анджела, бабушка Руби и еще какие-то родственники, плакавшие в открытую, пока вносили гроб и устанавливали на катафалк перед алтарем. Они, казалось, не заметили, как вошел Шон, и он с трудом представлял, что скажет им после похорон.
Сожалею, что так редко бывал у вас – я не хотел бередить вашу рану. Однако правда состояла в том, что ему было невыносимо видеть их. После трагедии он был в Уиктоне один раз и сидел точно на углях за чаем с Анджелой и ее свекровью, бабушкой Руби, вспоминая о студенческих годах с Томом, о Гренландии… Они достали фотографии и расплакались – их горе терзало его с новой силой, оно вновь будоражило его разум и сердце, и тогда он понял, что хочет только одного: оставить боль в прошлом и жить дальше. Таков закон выживания.
Шон тупо смотрел на гроб, блестящий и темный, с обязательными медными ручками. «Там, внутри, тело Тома», – повторял он себе, надеясь вызвать эмоциональный отклик. За этим деревом, под этой крышкой. Она уже завинчена? «Должно быть, да». Священник что-то говорил; Шон не мог разобрать ни единого слова, но отчетливо ощущал холодные пять сантиметров, на которые от него отстранилась Гейл, и слышал чье-то всхлипывание. Он должен был увидеть тело Тома, чтобы поверить в его смерть, но теперь это было невозможно.
Священник был небольшим и опрятным, точно менеджер, и Шон сомневался, что тот представлял себе, каким человеком был Том. Он был агностиком, что обижало его мать, как он сказал однажды. Несомненно, Том предпочел бы похороны в духе викингов, на горящей ладье, в Мидгардфьорде. Или пожелал бы остаться затерянным в глубинах ледника. Такое захоронение было самой чистотой, о которой мог мечтать каждый.
Служба продолжалась как во сне, все много раз вставали и садились, и гроб настолько сильно приковал внимание Шона, что он различал каждый шуруп в креплениях его ручек, фактуру дерева, отделку углов. Он держал песенник в зеленом матерчатом переплете раскрытым, хотя все равно не мог шевельнуть губами, не говоря о том, чтобы читать или петь. Он ощутил постукивание по руке – Гейл – и увидел, что все сидят. Он тоже быстро сел и сразу встретился глазами с Руфью Мотт, выходившей из-за скамьи, чтобы произнести речь. Даже в черной траурной одежде она выглядела отчасти хипповой. К его ужасу, она не вышла к алтарю, а встала у самого гроба и положила руку на крышку.
– Том, наш горячо истинно любимый Том… – Она помолчала пару секунд, – не в этом ящике.
Шон, потрясенный, уставился на нее. Ее взгляд словно силой отбросил его.
– Том по-прежнему жив, в сердце каждого, кто когда-либо любил его, он – в той страсти, с которой он заботился об этом мире и которую передал всем нам. Том не умрет, пока
