Дженни Фландерс не улыбалась.
– Какой-нибудь аспект дознания имеет для вас особое значение?
Шон медленно выдохнул:
– Об этом можно прочитать онлайн в выпуске «Санди таймс», где размещено мое интервью. О том, как я выжил.
– Я его не читала.
– Почему? Если уж мне придется пересказывать все это на дознании, я не буду делать этого сейчас.
Он уставился на вазу тюльпанов на столе у окна, казалось, готовую упасть под весом шероховатых, испещренных бороздками бутонов. Лепестки были белыми в красных прожилках.
– Все есть в интернете, – сказал он. – Жизнь и смерть каждого, со всеми потрохами. Мой развод, моя работа, мои снимки с женщинами, на лыжах – я с Томом, – тонны картинок. И все, что туда попадает, считается правдой. – Он подался вперед. – Почему вы не подготовились ко встрече со мной?
Она ничего не ответила. А Шон, к своему удивлению, вместо того чтобы вскочить на ноги и уйти, вдруг почувствовал себя ужасно уставшим. Он зевнул, не беспокоясь о том, что это невежливо. Но Дженни Фландерс по-прежнему сидела молча.
– Вы тоже со мной в молчанку играете, да? Надеетесь, я тут взорвусь и разбрызгаю свой мозг на ваш старый ковер? Весьма симпатичный ковер. Он, наверное, у вас давно?
В глубине души Шон поражался своему поведению. Вся его карьера основывалась на связях с людьми, на хороших отношениях со всеми. Его взгляд снова вернулся к чертовым тюльпанам, растопырившимся на весь стол. Сорные, заносчивые цветы. Ему захотелось сбросить их со стола.
– И люди приходят к вам ради этого раз в неделю? С ними все должно быть совсем плохо.
– Вы можете приходить чаще, – сказала Дженни Фландерс, ошарашив его. – Два визита в неделю могут дать результат для начала коллаборации.
– Коллаборации? Слово напоминает вишистскую Францию.
– Это интересная аналогия.
– Ничуть. Иногда сигара – это просто сигара.
Они сидели в молчании, и Шон не был намерен нарушать его первым.
– Меня поразили, – сказала Дженни Фландерс через некоторое время, – ваши слова о Руфи Мотт. Как будто встреча с ней была для вас главным испытанием на похоронах.
Значит, она это заметила. И это было правдой.
– Она очень сердитая женщина.
– Вы давно ее знаете?
– Со студенческих лет. Я, Том, она. И Гейл. – Он повел плечами.
Атмосфера в комнате становилась напряженной. Дженни Фландерс каким-то образом подловила его; он собирался уйти раньше. Он увидел, как она перевела взгляд на его руку, и заметил, что гладит свой безымянный палец, на котором когда-то было кольцо. Он прекратил.
– Простите, но я думал, что пришел сюда затем, чтобы вы дали мне практические советы, как справиться со стрессом на дознании. Меня не привлекает копание в древней истории.
Дженни Фландерс продолжала смотреть на него с тем же пристальным вниманием, впрочем, не лишенным доброты. Но Шон почувствовал, что ему этого мало. И что ее доброта не имела отношения лично к нему.
– Вы понимаете, что мне придется заново пережить все это?
Он уже собирался рассказать ей о своих пальцах, об ознобе, как они снова покалывали, но тут она взглянула на часы.
– Боюсь, наше время истекло. Желаете назначить новую встречу?
«Да, – подумал он, – так и есть. Доброта, внимание… Как же!»
– Нет, черт побери, не желаю. И дверь я найду сам.
У меня побывал гость по имени Авдлорьясагсак, проделавший день пути с северо-запада. Это был здоровый, широкоплечий детина, с длинной черной бородой; человек уравновешенный и надежный, весьма уважаемый всеми, кто его знал. Тем не менее прошлой зимой он застрелил своего брата. И захотел повидать меня в связи с этим убийством. Дело в том, что его брат был человеком буйного нрава, и когда на него находило, он совершенно зверел, так что на его счету было одно убийство и побои нескольких человек. Поэтому жители деревни рассудили, что он должен умереть, и назначили исполнителем своей воли Авдлорьясагсака, который был деревенским головой. Он любил брата, но подчинился против воли, видя в этом свой долг. Так что он пришел к брату и, рассказав ему все, предложил тому выбирать, от чего умереть: от ножа, от веревки или от пули. Не возразив и не выказав страха, брат выбрал последнее, и Авдлорьясагсак тут же застрелил его. Теперь же, услышав мое мнение об этом, он, похоже, встревожился. Я мог только заверить его, что при такой угрозе для всех людей и при их убежденности в необходимости подобной меры для всеобщей безопасности он едва ли мог поступить иначе.
Через арктическую Америку: рассказ о пятой экспедиции Туле (1927 г.).Кнуд Расмуссен17
Октябрь
Шон решил оставаться в Кентербери в течение всего дознания. В первый день, ранним утром понедельника, он увиделся с Соубриджем в кафе гостиницы «Белый медведь», где они оба снимали комнаты. Это место было одним из лучших в старом городе, и даже его название казалось Шону не столько грозным, сколько внушающим почтение.
Его комната – самая большая – располагалась в мансарде, к ней вела витая лестница черного дерева, а из окна в скошенной стене открывался вид на средневековые крыши и на парковку. Звон церковного колокола, очень громкий и близкий, заставил Шона вздрогнуть – он совсем забыл, что означало соседство с собором, но сегодня было уже поздно менять жилье. Ему бы хотелось, чтобы Мартина была с ним в течение всего дознания, а не только в среду, когда ей следовало давать показания. Но на четверг была намечена благотворительная акция, и Мартина никому не могла передать свои обязанности. Это было слишком важно. Завещательный дар Тома Хардинга составлял 100 000 фунтов стерлингов, и хотя уже имелся окончательный официальный список, дар передавался в Имперский колледж за недавно запатентованные биоразлагаемые дроны класса дрозофила, отличавшиеся сверхмалым размером и беспрецедентной маневренностью.
В гостиной «Белого медведя» Соубридж приветствовал Шона с таким радушием, словно они были гостями на свадьбе, а не адвокатом и клиентом, собиравшимися на дознание. Он заверил Шона: все, кроме Рэдианс Янг, подтвердили свое присутствие, и даже Джо Кингсмит должен был прийти. Шон воспрянул духом, услышав об этом, ибо его патрон чрезвычайно дорожил временем и редко бывал так щедр в этом отношении к кому-либо. Дознание на самом деле было тяжелым испытанием, но оно также было формальностью, которой вскоре предстояло остаться в прошлом, и тогда все подозрения будут сняты. Соубридж говорил об этом так, будто они собирались на одобренную критиками пьесу в первоклассный театр и у них были билеты на лучшие места.
Шон следовал за адвокатом, знавшим короткий путь по задворкам собора и через частные ворота в городской стене, глядя, как ткань дорогого костюма в тонкую полоску плотно облегает его спину. Соубридж, как питомец Королевской школы, прекрасно ориентировался в этих местах и радостно приветствовал цвет золотой молодежи, в
