Он дышал и старался не смотреть вниз. Пол внизу был прозрачным, с видом на космос прямо под ногами, и смотреть на него аэрофобу со стажем означало впасть в панику.
Десять выигранных минут – не так плохо.
Ещё десять раз по столько же, это в худшем случае. Не страшно.
Не страшно же?
– Вы готовы продолжить наш диалог?
– Ваш монолог вы можете продолжать, сколько… – МакКой выплюнул кусочек кожи от губы, который случайно отгрыз во время болевой стимуляции. – Угодно.
– Появилось желание что-то рассказать?
– О да. Да. В школе я один раз подложил опоссума в стол своей училке по астрономии, забавная такая зверюга, знаете ли…
На сей раз ему показалось, что ломают пальцы. Иллюзия была настолько реальной, что сквозь свои вопли чудился жуткий хруст костей.
– Формула, которую Флот так настойчиво пытается у вас получить, доктор, – неспешно вернулся к разговору невидимка, когда чёрная пелена у МакКоя перед глазами рассеялась, – способна излечить массу болезней…
– А ещё… варить кофе… и делать за вас отчёты, – проговорил МакКой, прикрывая глаза. В ушах всё ещё шумело.
Через секунду, впрочем, это стало неважным.
Его допрашивал Райс. Долго, может, минут сорок. Давил на его совесть как главного медика. Расписывал, что будет с «Энтерпрайз», если МакКой промолчит. Его вопросы почему-то становились всё отрывистей, а продолжительность болевых стимуляций – всё дольше.
Потом он исчез. МакКой не мог даже обвиснуть в своих ремнях, чтобы дать отдых напряжённым мышцам, не мог пошевелить крыльями, не мог вдохнуть глубже – грудь опоясывало сразу два ремня, и вплотную. Он ничего не мог. Его тошнило, ему было страшно, и хотелось сдохнуть. И где-то в сознании настойчиво зрела мысль просто открыть рот…
И назвать комбинацию-ключ, «открывающую» все перспективы использования крови Хана. Стоит только открыть его. Чёртов. Рот.
– Формула, которую Флот пытается у вас получить, способна лечить болезни, сейчас считающиеся смертельным приговором, – снова послышался в темноте негромкий голос. – Сколько раз вам приходилось объявлять пациентам смертельные диагнозы, проклиная собственное бессилие? А сколько выдающихся людей в расцвете научной, гуманитарной, дипломатической карьеры умирали, не доведя уникальные начинания до конца? Увы, мы знаем, что последователи зачастую не способны продолжить их дело. Но это, конечно, далёкие примеры, а, как я знаю, ваша дочь…
МакКой, почти впавший в прострацию, дёрнулся в креплениях. Он не хотел это слушать. Не хотел. Только не от этого лживого ублюдка. Но слова против воли просачивались в уши – негромкие, неспешные. Размеренные.
–… насколько я помню из материалов по вашему досье, ей переломало крылья при падении с большой высоты. Я прав? И не только крылья. Множественные переломы, массовое внутреннее кровотечение... обломки костей разрывали внутренности, и лёгкая фаза шока за несколько минут перешла в тяжёлую, но умерла она только через полчаса… её успели найти ещё живой.
Он старался не слушать. Не слышать. Не думать. Бесполезно.
– А теперь представьте, что было бы, если бы у семьи каждого флотского служащего по специальному приказу командования в доме хранился образец изобретённой вами сыворотки. Судьба вашей дочери сложилась бы иначе. Одна инъекция… Ах, ну конечно. Простите, доктор. Я забыл, что бедная девочка погибла ещё до изобретения вами сыворотки. Но другие дети, офицер МакКой. По статистике, из-за тяжёлых переломов крыльев каждый день в мире погибает около десятка детей. Таких же, как ваша дочь. Эти случайно сломанные пуховые крылья, оборвавшиеся из-за несчастных случаев жизни... горе родителей. Вы уверены, что ваше молчание стоит дороже?
– Зат…кнись.
МакКой еле пропихнул это слово сквозь сжатые зубы. Крылья выворачивало такой болью, какая их пыточному аппарату снилась только в сладких грёзах. Будто кто-то медленно выкручивал разом все кости из суставных сумок, и связывающие их мышцы и связки рвались и лопались, как перетянутая до предела проволока.
– Зы-ы…т…кнись!.. – это почти бульканьем, едва чуя, как ремень впился напряжённое горло.
– Нет, я не замолчу, доктор МакКой. Я не замолчу. Потому что это правда. Это настоящая цена вашего молчания, а не абстрактные цели и высокопарные слова.
Воцарилась тишина. Горло перехватывало, и дышать получалось только рывками.
Ещё час
Или полтора
Или два
Джим сколько тебе нужно
– Я дам вам подумать. Одну минуту. И если вы согласитесь помогать, вас тут же вытащат из этих ремней. И больше никто, никогда и пальцем вас не тронет.
Время капало.
– Марта, увеличь до десяти, – мягкий голос Райса.
МакКой закрыл глаза.
Из-за ионного шторма сбоили сканеры, и пользоваться ими для навигации было нельзя. Сейчас Саратога напоминала Джиму слепца, бредущего по скоростному шоссе, вытянув руки. Курс был просчитан заранее и, по словам Хана, учитывал всё, что только можно, но… корабль всё равно был слеп, эта жуткая подвешенность в пустоте с ума сводила.
Они медленно продвигались по направлению к кораблям Федерации, километр за километром, используя шторм как укрытие.
Где-то по ту сторону от врага зеркальным курсом шёл Орфей.
За каких-то несколько суток всё перевернулось с ног на голову, Хан оказался единственным средством спасения, как тогда, с Возмездием и Маркусом, но теперь между сверхчеловеком и Джимом стоял МакКой. И его слово, которому ещё хрен знает, можно ли верить после сыворотки.
Джим выбрал верить, как выбирал десятки раз до этого. Но ещё никогда он так не боялся ошибиться.
Сращенное сывороткой крыло ныло на месте перелома, и тем сильней, чем чаще он думал о Хане, МакКое и Споке. Джиму начинало казаться, что срастаться оно не хотело.
Напряжение, повисшее на мостике, можно было резать ножом – никто даже не пытался делать вид, что всё в порядке. Чи сосредоточенно вела корабль по курсу, Джим ассистировал ей за панелью навигатора, почти бесполезной сейчас. Айвил чинил инженерную консоль, Цай держал приборы Юи, а Кексик дежурил рядом со Споком.
Далеко позади них зависла в воздухе малышка Энтерпрайз. Ей нельзя было двигаться, и именно она была на мушке боевых кораблей. Скорее всего, там люди ощущали себя как в клетке. Запертые, беспомощные, под угрозой уничтожения. Да, да, они тоже готовились...
А на каком-то из двух гигантов, спроектированных гением Хана, держали МакКоя. И сейчас весь успех операции зависел от того, сколько Боунс продержится под пытками.
Джима передёрнуло от этих мыслей. Он поймал напряжённый взгляд Юи и улыбнулся ей, ощущая, что сердце колотится где-то в горле. Сказал одними губами: «Норма».
– Да, капитан. – Она тоже сделала попытку улыбнуться побледневшими губами.
Не норма. Нихрена собачьего не норма. Джима колбасило внутри от мыслей, что
