Не так он представлял себе начало экспериментальной миссии…
Вернувшись к себе и улёгшись в кровать, Джим ещё некоторое время ворочался с боку на бок, что не так-то просто делать, когда у тебя крылья, пока не задремал среди перекомканного одеяла и разбросанных подушек.
Проснулся, когда ощутил, что кровать прогнулась от опустившегося на неё тела. В темноте не было видно, кто – но кто ещё мог проникнуть сюда, не включая интеркома?
– Спок, я проснулся, – тихо сообщил Джим тёмной фигуре.
– Капитан… – тихий дрожащий голос. – Мне… нужна помощь.
Даже в том состоянии, в котором Спок сейчас был, у него получалось произнести это «нужна помощь» кое-как, через силу и с отвращением в голосе.
– Помощь… сейчас…
Джим с силой трёт глаза. После команды «свет на двадцать процентов» держать их открытыми становится чуть легче, и он видит Спока, сжавшегося на краю его кровати. Страдающий и беззащитный.
– Господи, Спок… неужели с того дня так и… – догадывается Джим, торопливо усаживаясь в кровати. Даёт Споку знак повернуться к себе спиной.
Его перья взъерошены, некоторые поломаны – последствия неудачных попыток снять фиксатор. И Джим с трудом может представить, какую боль сейчас испытывает гордый вулканец – и сколько он её испытывает – что решился прийти к нему.
На возню уходит минут десять. Джим копается в заевших креплениях, бормочет что-то успокаивающее, всё старается осторожнее, аккуратнее – Споку больно сейчас, он от каждого неосторожного движения только выдыхает и сильней сжимается на краю кровати.
Когда Джиму, наконец, с помощью наскоро реплицированных ножниц удаётся разжать стальные когти, вулканец сползает на пол, распластываясь там. Тихий мучительный стон перекрывает шелест медленно разворачивающихся крыльев. Выглядит это не плавно и не красиво. Полкомнаты будто тонет в больном и изломанном антрацитовом море, а Джим остался на белом кроватном острове. Крылья всё разворачиваются и разворачиваются, хотя перья уже повсюду, они упираются в кровать и в стену, шуршат, наползают…
Когда всё замирает, Спок лежит неподвижно и дрожит.
Джим соскальзывает к нему, всматриваясь в следы, оставленные фиксаторами, кладёт ладонь между крыл, на узкий участок спины, покрытый перьями – они через форменку ощущаются.
– Спок… – шепчет тихо. Слов других просто нет, Джиму больно сейчас, больно и страшно за него, какая там, к чёрту, неделя придирок.
Основания крыльев ещё слегка подрагивают. Они горячие – зарываясь пальцами, ощущаешь, насколько кожа там сейчас горячее стандартной для вулканцев температуры.
Споку нужно будет провериться у Боунса – эта мысль мелькает, когда Джим придвигается ближе, начиная осторожно разминать затёкшие основания.
– Компьютер, свет на сорок пять, – командует, проходясь пальцами дальше по крыльному плечу.
Там всё ещё хуже, чем у оснований. Горячо, по коже проскальзывают остовы сломанных перьев, и подушечки иногда (но сердце каждый раз сжимается) чувствуют под собой горячие влажные следы на истерзанной коже.
Спок не прерывает его, лежит неподвижно и просто дышит. Кажется, он боится шевелиться, да оно и к лучшему. Крыльям сейчас нужен покой. Расслабление. Вот только… не очень удобно разминать их оба, пока сидишь сбоку от распластанного тела.
Осмелев, Джим седлает зад Спока и возвращается ладонями к спине. Сжимает напряжённые плечи, шею, мнёт их, растирает. Тихо, плавно, размеренно проминает закаменевшие участки мышц. Чуть покачивается, сидя на Споке, в такт движениям рук.
Переходит к крыльным плечам. Сначала по руке на каждое, потом – обеими. Почти не дышит, касаясь его, мягко и осторожно проглаживает самые пострадавшие участки. Медленно, почти ощущая, как минуты растекаются по его пальцам, исчезая в ворохе чёрных перьев. Как разогревается кожа под пальцами, расслабляются мышцы – очень хочется верить сейчас, что и боль от его массажа становится меньше.
Джим не сразу понимает, что изменилось – Спок расслабился и начал дышать ровней, глубже. И всё так же никаких попыток его сбросить. Ни одного проявления неудобства или недовольства. Споку… нравится то, что Кирк на нём сидит?
Джиму становится жарче от этого осознания, хотя он не накидывал на себя ничего сверх спальной одежды. Трусов, то есть. Он чуть сжимает ноги Спока бёдрами, склоняется, прижимаясь грудью к мягким кроющим перьям. Проводит носом по его расслабленной шее.
– Тебе легче? – спрашивает его тихо, согревая дыханием кожу.
– Да. Спасибо.
Как и прежде – ни попытки встать, ни просто пошевелиться. Джим и воспринимает это как непрямое позволение продолжить свои действия. Он целует шею, разминает крылья, правда, его «массаж» всё меньше напоминает помощь пострадавшему коллеге. Прихватывает губами кромку уха, зарывается пальцами в мягкие перья, перебирает пальцами жёсткие маховые. От этих откровенных ласк очень быстро тяжелеет в трусах, и хочется – так хочется – потереться налившимся членом о ягодицы Спока, всё естество Джима призывает к этому. На самом деле, у него сейчас слишком много неосуществимых желаний – поцеловать Спока, ощутить под пальцами его кожу, прикусить, лизнуть, почувствовать скольжение его языка на своём, ощутить его ответную твёрдость в паху. Столько желаний. И, поддавшись одному из них, Джим медленно расстёгивает молнии на спине Спока.
Одну за другой. Доходит от границы оснований крыльев до низа спины, расцепляет крохотные заклёпки, фиксирующие пояс. Спок замер. Кажется, перестал дышать. Правое крыло дрогнуло.
Джим и сам почти не дышит, раскрывая перед собой его форменку. Как будто разворачивает подарок, желанный, долгожданный, драгоценный, хрупкий до невозможности – одно резкое движение, и потеряешь. Тянет и верхние молнии, которые обычно не расстёгиваются при надевании – форменку все стаскивают через голову, но как сейчас это сделать, когда боишься даже лишний раз пошевелиться?
Поэтому он раскрывает все «молнии», убирает куда-то в сторону среднюю часть ткани – сердце заходится при виде бледной кожи Спока. Это его спина. Джим только в мечтах своих… Эта изящная линия позвоночника, бледная кожа, у оснований крыльев покрытая перьями, эти сильные мышцы…
С тихим вздохом Джим припадает поцелуем к коже между лопаток. Спок не шевелится, понять что-то о его реакции можно только по дыханию – а оно снова становится неровным, шумным. И по обеим сторонам от них шелестящей стеной начинают подниматься крылья. Джим расцеловал бы и их, но оторваться сейчас от тёплой кожи попросту невозможно. Он оглаживает вздымающиеся бока
