– Продинамили меня, – объяснил мрачно Боунсу. – Налей.
– Москва не сразу строилась, – влезает Чехов, уже изрядно бухой, и протягивает ему бутылку с зелёной… зелёным…
– Дело пацан говорит, – МакКой хлопает Джима по плечу. Подставляет Чехову стакан, куда тот плескает зелёнку.
– Чехов, ты задолбал, – Джим принюхивается. Мята, вроде. – То у тебя Москва не сразу строилась, то Саратов не сразу сгорел... Что за Саратов такой?
– Мифический город, который...
– Ну и зачем ты это спросил? – Это уже Боунс.
Кирк ухмыляется. Опрокидывает в себя стакан, морщится. Подмигивает МакКою.
– Чтобы отвлечь. Пока расскажет, пока к бухлу своему вернётся… А я его уже выпью, а Пашка?
Кудрявый решительно отбирает у него бутылку.
МакКой только вздыхает и ворчит что-то про «сопьюсь с вами».
– Битва алконавтов! – громко провозглашает Ухура. – Ваш виски против всего, что я найду в этом баре!
– Я сам не до конца знаю, что там можно найти, – бормочет Джим.
– Идёт! – не менее запальчиво отвечает ей Скотти.
Джим краем глаза замечает, как Кинсер, высовывающийся из-под локтя Скотти, неодобрительно качает головой.
Ну, всё равно Кинсера никто никогда не слушает – а зря, толковый малый.
Джим ещё поддаёт зелёной бурды. Чехов разливается про Волгоград... стоп, почему Волгоград?
МакКой смотрит за состязанием Скотти и Нийоты. Она замечательно держится, к слову. И если вспомнить, где именно Джим с ней встретился, как встретился, и сколько выпивки она при этом заказала...
Зелёная бурда оказывает на организм удивительный освежающий эффект. Джим нескоро замечает, что они с МакКоем сидят уже поодаль от толпы, собравшейся вокруг состязающихся, и медленно попивают, Джим – бурду, МакКой – виски. А Чехов ускакал принимать ставки на победу. Пока что большая часть была за Скотти.
Через полчаса толпа взревела. Скотти упал лицом на стойку. А Ухура с победным воплем взобралась на стул и залпом выпила последний стакан чего-то малинового.
– О-бал-деть, – прокомментировал ситуацию Джим. – Скотти продул в алкобитве.
– Космос мой, из чего сделана печень этой малышки? – пробормотал рядом Боунс, тоже явно впечатлённый.
– Не знаю, но мне нужен такой материал для обшивки...
Ухура же, спустившись со стула (и наобнимавшись со всеми желающими), пошатываясь, подходит к ним.
– Джим, – она полупадает на него, полуобнимает, – ты вс-таки... хорош... й. Кпитан.
– У-у-у, дорогая, тебе уже точно достаточно...
Джим похлопывает Ухуру по спине, чуть ниже оснований полураскрытых крыльев. От неё даже алкоголем не пахнет – пионом пахнет, лаванда немного, что-то терпкое ещё. А она доверительно шепчет ему на ухо:
– Джим, это... отойдём. Давай. Над... говорить хчу.
– Ради человека, перепившего моего инженера, что угодно.
Джим отцепляет её от себя – но не полностью. Их корабельной героине явно нужно крепкое плечо для опоры.
– Боунс, мы отойдём.
– Вы, главное, дойдите дотуда, куда отходить собрались, – напутствует доктор не без тревоги.
Где-то на заднем плане воет Павел. Мальчика подвела интуиция – ставил на Монтгомери.
Кирк с Ухурой отходят к стене. Недалеко – оказывается, зелёная бурда Чехова вполне себе бьёт по вестибулярке. Джим приваливается к стене спиной, Ухура, вяло подрагивая крыльями, обнимает его – со стороны должно смотреться странно.
– Пр… Спока, – она, мягко и пьяно улыбаясь, смотрит в его глаза.
– А что про Спока? – Джим напрягается. Слишком хорошо сейчас, не хочется возвращаться мыслями к тому, что… Спок.
– Каптан, он… не изменитс. Он… такой. Фиксаторы, логика. Стена. – Она чуть покачивается. Джим не сразу понимает, что это она не пьяно покачивается, а просто… для души. – Такой есть, таким будет.
Джим вспоминает – да, когда-то Спок и Ухура встречались. Недолго. Их разрыв был таким тихим и незаметным, что никто не знал, когда он вообще произошёл. Просто они перешли из состояния «встречаются» в состояние «не встречаются».
– Но я не хочу менять его, Нийота, – Джим приобнимает её за талию. А она грустнеет.
– Джм. Каптан. Его измент только чудо. А если вы не умеете творить чудса… не надо. Не тратьте силы. Бесплезно.
– Спасибо, Нийота, – Джим ласково гладит покачивающуюся девушку по спине. – Я серьёзно. Спасибо. Но я разберусь.
– Эх… Как хтите.
Она хлопает его по плечу, разрывает объятья. И уходит. По плавной синусоиде обратно к бару.
Гости угомонились – большая часть разошлась, штук двадцать рассредоточились по капитанским хоромам и уснули.
Ночь текла над Сан-Франциско – последняя ночь экипажа «Энтерпрайз» на Земле. В панорамное кухонное окно с блестящими занавесками из бусин преломлялся и бликами проникал свет ночного городского освещения. МакКой иногда ловил себя на том, что залипает на эти блики в гранёных бусинных нитках, пока на небольшой плитке по старинке шипел согревающийся чайник.
Чехов, уложив лохматую головушку на коробку с чаем-ассорти, сонно возил по столу пальцем, выписывая слово «Россия» на русском. Уж что-что, а это слово на экзотическом вымирающем русском языке Боунс выучил. Страна, где все крылья – золотые, а люди умеют изобретать всё на свете, даже вселенную.
Кирк сидел по другую сторону стола, подперев голову рукой, и тоже смотрел на бусинки. Слушал чайник, грустная пуховая капитанина.
– Слышь, – МакКой сказал это и сам удивился, насколько пьян. Без-бож-но. – Это… Ж-жим. Нах тебе такая кухня з…здоровая. И квартира к ней… тож. А?
– Ну типа... – он махнул рукой, чуть не снеся при этом вазу с печеньем, – летать.
– Типа ну… Это, ты ж тут не бываешь почти.
– Эх… – Джим вздыхает ну очень глубокомысленно, подперев ладонью подбородок. – Зато… вот как… придёшь. И лета-аешь…
– Ну и куда это всё? – МакКой морщится. – Ну… вот хоть…кухня. Огромная. Ну огрмная прст. Тут тебе хоть морг размещай… это…прозекторская. Студентов водить. У-у-у…
– Боунс… – сказал Кирк мечтательно-мечтательно, – иди в жопу. Заебал.
МакКой вздохнул. Этот спор, про размер квартиры, они с Кирком заводили не раз и не два. Да почти всё время, пока жили тут после выздоровления капитана.
– Да ладно вам, – тихо говорит Пашка. – Зато все поместились. Вот бы на корабле было куда летать.
– А я говрю… эт. Много. Пространства.
– В сам раз, – Кирк переводит взгляд на стену. – Я с детс… когда мелким был. Мечтал. Будет дом свой, большо-ой. И ни одной… свньи.
– При щщём тут свиньи, ты, пуховой…
– Ну-у-у, началось, – сказал Павел и перелёг на коробку другой щекой.
– А ты за свиньями ухажвал? – Кирк оживился, убрал руку из-под подбородка. Даже выпрямился. И глаза заблестели. – Жирные, вонюч-е, и не выспшься. Нет. У меня… никгда. Ни одной. Не буд-т. Ни одной свиньи.
– Да кто тебе
