– Спок… – у Джима слов нет. Смотреть на то, как поникший Скотт идёт к выходу следом за Кинсером, бесконечно грустно. – Тут человеку сердце разбили. Такое уставом не регламентируется.
– На корабле Устав должен регламентировать всё поведение в рамках социальных взаимодействий, – отчеканил Спок и ушёл со своим подносом дальше, искать незанятый столик. Он предпочитал есть в одиночестве.
– Вот жуть! У меня ощущение, что у коммандера вместо сердца кусок фуллерена, – Пашка бросает вилку в тарелку. – Простите, капитан, я за Скотти. Хоть узнаю, как он.... Эээ... можно?
– Не можно, а нужно, лейтенант. Идите. – Джим тоже откладывает столовые приборы. Пашка уносится, только крылья на бегу в рабочих фиксаторах топорщатся перьями во все стороны.
Кирку уже не хочется есть. И из-за увиденного, и, может – немного – из-за того, что слова Чехова по поводу фуллеренового сердца кажутся до больного верными.
Как бы не оказалось, что Ухура насчёт Спока была права. Джим способен на многое, но чудеса не в его компетенции.
МакКой расстилал большой реплицированный кусок клеёнки на полу. Бурча себе под нос ругательства, ставил посреди клеёнчатого безобразия табуретку. Готовил таз с водой и пульверизатор. Готовил мусорный мешок и урну. Привычно командовал системе жизнеобеспечения отключить «имитацию лёгкого весеннего ветра» в комнате.
Всё это делалось по одной простой причине.
У Джима в основании крыльев до сих пор не сошёл пух. Этот самый пух образовывал там милую белоснежную подушку, переходящую на спину, очень мягонькую и приятную на ощупь.
Хотя при нормальном развитии крыльев линька пуха и полная смена его подпуховыми перьями происходит лет в 11-12, речь шла о капитане, а у капитана всё как всегда через жопу. Боунс поделать с пухом ничего не мог, на аэродинамику он тоже не влиял.
Так что это была не проблема. Проблема заключалась в другом.
МакКой ещё в Академии, когда они жили в одной комнате, решил поставить эксперимент и две недели не напоминал Джиму о вычёсывании.
К концу второй по комнате катались перекати-поле из пуха.
Проклятый пух на Кирке рос с потрясающей скоростью, так же активно линял, был в кроватях, в шкафу, в «Большой анатомической энциклопедии» между страниц, забивал слив в душе, лез в нос, попадал в тарелки с едой, забивался в одежду и учебные сумки, а сам Джим, мерзко ухмыляясь, оставлял за собой линяющие клочки везде, куда бы ни шёл.
В общем, не вычёсывать его было себе дороже.
И МакКой взял себе за правило вычёсывать Кирка раз в неделю.
В этот раз слегка запоздал, забегался – и на тебе, у Джима опять линяющая пуховая подушка вместо спины.
Капитан пришёл в восемь – удивительное для него послушание. Окинул взглядом приготовленное место, сунул МакКою свою любимую щётку для вычёсывания и уселся на стул. Молча.
МакКой снял с него форменку, развёл его крылья, уложил их в анатомически удобное положение, сбрызнул пух из пульверизатора и на пробу провёл чесалкой. Мокрый пух радостно потянулся клочьями вслед за острыми частыми зубчиками.
– Что, опять любовная тоска? – спросил поникшего капитана. – Смотри, начнёшь из-за депрессии линять сильнее, обрею твой чёртов пух налысо сразу. Чтоб не мучился.
– Говорят, если пух брить, он сильнее расти начинает, – заметил тот задумчиво. – Оно тебе надо? Эх, Боунс... Скотти наш посреди ужина Ухуре предложение сделал. Бедолага...
– Ох ты! Это нашей-то звезде? – МакКой продолжает аккуратно вычёсывать пух и сам себе напоминает парикмахера, зацепившегося языками с клиентом. Даже формула “я доктор, а не...” не действует, насколько ассоциация сильная. – Она же после Спока всех отшивает на раз-два. И главное, с чего? Я думал, Скотти кроме корабля, другой любви не знает.
– Пашка вызнал уже. Говорит, как Скотти сегодня утром проснулся, как понял, что она его перебухала, так снизошло на него, что эта женщина – божество. И целое утро бегал по кораблю сам не свой. Протащил на корабль настоящий букет, ты представь, кольцом запасся. Готовился предложение делать. Ну это Пашка уже у Кинсера вызнавал, конечно...
Джим как будто взгрустнул от рассказываемого. Солидарно так. Ну да, Скотти за Ухурой, сам Кирк – за Споком. Пашка – за Сулу. Не корабль, а школьный выпускной класс, трагедия на трагедии.
– И что теперь? Скотти будет пытаться “дотянуться до звезды”?
– Пашка говорит, он серьёзно настроен. Ну так... узрел идеал...
– Чёрт бы вас взял с вашими влюблённостями, – ругнулся МакКой, догадываясь, что Пашка ему в чате целую поэму настрочил про случившееся.
– Всё потому что кто-то старый пень, – привычно огрызается Джим, но МакКой же чувствует – грустно пацану. Даже пух с крыльев как будто начал грустней слазить. – Имей понимание и не трави рану. Мы со Споком, кстати... объяснились вчера ночью. И сегодня ещё раз. И проще-то раз от раза не становится, даже понятнее – ни разу. Я думаю, что делать.
– Подожди, пока уляжется, – МакКой слегка гладит его по верхнему суставу крыла, заставляя расслабиться. Знает, что разговоры во время вычёсывания Джиму нужны, чтобы душу излить, а не чтобы ему давали конкретные рабочие советы. – Это же Спок. Пока всеми перьями случившееся перетрясёт, пока сообразит, как логичней реагировать… Не лезь ты на него штурмом, бесполезно. Да и он привыкнет, что теперь не «царь горы», тоже, как ни крути, потрясение. Ну-ка, что тут у нас… Джим, под этим слоем выросло несколько перьев. Надеюсь, это хороший знак.
– Да, да, – он фыркает, – а пока он поймёт, как лучше среагировать, я буду старым дедушкой. Как ты. Нет уж, я разберусь. А ты лучше расскажи мне, что с нашим новеньким? Какие прогнозы?
МакКой про себя матерится. Спасибо, напомнил. Новенький, ага. И ведь на его ответственности. Чёрт бы побрал флот с его показной толерантностью, якобы «мы из любого преступника сделаем добропорядочного гражданина» и «помоги ближнему с социальной адаптацией! У нас гуманное общество!». Боунс крыльями чуял, что эксперимент по перевоспитанию сверхлюдей и внедрению их на корабли в качестве членов экипажей ничем хорошим не обернётся.
– О, Джим, иди ты адмиралов пухом кормить с такими расспросами! Лежит себе, ноет, чешет крылья. Требует кофе в биокровать и круассаны с шоколадом. Уверяет всех, что пострадал за идею. Я под конец уже охрану выгнал в коридорчик, чтобы он их своими россказнями не смущал. Бескультурщина, одним словом. Так что ты лучше расскажи, как там в первую смену на мостике, всё интересней.
Руки Боунса способны творить поистине волшебные вещи, а его сеансы вычёсывания заменяют добротный массаж
