– О, – ворчит сквозь зубы, – мы вовремя.
Показывает МакКою экран, где красуется сообщение от Пашки.
«Щас перья полетят».
Ну, перья на мостике, положим не летели, но напряжение, исходившее от этих двоих, можно было резать ножом.
Когда Джим и МакКой вышли из турболифта, Спок и Хан разговаривали. Даже не переходя рамки служебного общения, они умудрялись демонстрировать неприкрытую неприязнь друг к другу.
– Не уверен, что правильно понял вас, – плавно рассуждал Хан (Джим задумался, что по нему не скажешь, что он только проводил на тот свет своего соратника). – Вы утверждаете, что безопасно принимать на борт людей из заражённого корабля, когда мы не знаем, как передаётся заражение?
Перья на его крыльях… не встопорщились, нет. Но были неспокойны.
Спок свои крылья слегка приподнял – полураскрытые, они напоминали гигантское чёрное сердце. Он стоял, опираясь ладонями на спинку капитанского кресла.
– Мы не можем бросить людей умирать посреди космоса на корабле, лишившемся управления, стажёр Харрисон, – отчеканил безупречно прохладным тоном. – К тому же, будь возможность для передачи заражения через наши фильтры очистки, мы принесли бы заразу на корабль ещё после первого посещения планетоида.
– О, так вы на удачу полагаетесь? – Хан вскинул брови в притворном удивлении. – Что ж, пожалуйста. Принимать их на борт от этого не станет безопаснее. Где же логика, коммандер? Вы рискуете целым собственным кораблём, чтобы помочь горстке людей?
– И вы рискнёте вместе с нами, Харрисон, – наконец, подал голос Джим, проходя к креслу.
Кивнул Споку по пути. Надо отдать ему должное – он держался спокойно. Относительно.
– Потому что у меня нет выбора, – Хана его появление не смутило. Он даже со своего места не отошёл – хотя Спок и посторонился, чтобы пропустить Джима в кресло. Хан как стоял напротив экрана, так и стоял. – Будь у меня выбор, я улетел бы отсюда и больше никогда не прилетал.
– А если бы на этом корабле были ваши люди?
Джим уселся в кресло, смотря на него снизу вверх. Это был удар ниже пояса, и он знал это.
Но Хан слегка улыбнулся.
– Будь там мои люди и в… несколько других обстоятельствах, они захватили бы корабль и не дали ему приблизиться к планетоиду. Сэр.
– Прекрасно-прекрасно, – зашедший сзади МакКой хлопнул его между крыльев. – Вижу, вы уже не страдаете головокружением после потери крови. Значит, сможете помочь мне в лаборатории.
Хан, выпрямившись, обернулся к нему и окинул непередаваемым взглядом. Слегка удивлённым. Слегка довольным. Слегка… намекающим.
– Леонард? – Он почти мурлыкнул его имя, – так я уже восстановлен в должности?
– В условиях экстраординарной ситуации. У нас тут почти жёлтая тревога и угроза смертельного заражения – думаете, есть время разбираться с должностями? – МакКой повернулся к Джиму. – Капитан, прошу позволения забрать своего подопечного с мостика. Кажется, его прыти хватит на троих.
Джиму на секунду показалось, что в следующий раз, когда он этих двоих увидит, они будут уже помолвлены. Как-то у них всё слишком резво развивается, и всё – незаметно для него. И, может быть, МакКоя.
Он махнул им рукой.
– Идите уже с глаз моих. Сдадите готовность медотсека лично мне через шесть часов.
– Будет, капитан, будет, – и Боунс под взглядами всего мостика (Пашка так вообще чуть ли на месте не подпрыгивал) увёл Хана в лифт.
В турболифте Леонард, как ни в чём не бывало, встал лицом к выходу и сцепил руки за спиной. Качнулся с носка на пятку – Хан давно заметил за ним эту привычку.
И всё.
Никакой реакции на то, что Хан называет его по имени перед экипажем мостика.
Как будто так и надо.
Хану нравится.
– О чём вы с капитаном говорили? – мягко спрашивает он доктора. – Обо мне, надеюсь?
– Мы говорили о Саратоге, – он оглянулся на секунду. – И да, о тебе. Капитан сказал провести тебе тесты на профориентацию. Немного поспешно, учитывая наше положение.
– Ну не сказал же он провести их до приёма выживших.
Хан коснулся его крыла своим. Легонько.
– Леонард, какие у меня шансы на твоё расположение? Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты играешь со мной.
Доктор с выдохом развернулся и резко хлопнул по кнопке остановки лифта – за секунды до того, как двери должны были открыться. Его крылья слегка приподнялись за спиной, образовав над головой стальной купол.
– Я не играю, всё верно. Но и никак не могу взять в толк, чего именно ты от меня ждёшь.
– Правда?
Хан сделал шаг, слегка прижимая его к стене. Он чувствовал запах Леонарда, его тепло, так близко. Но в каюте они тоже оказались близко. И доктор оттолкнул его.
Крылья, среагировав на близость, слегка раскрылись за спиной.
– Мне нужен ты. Я не требую от тебя ответной любви, Леонард, – Хан взял его руку в свои. – Но мне нужно, чтобы ты был рядом. И позволил мне быть рядом с тобой. Осознанно.
– Боюсь утонуть в семантике, – доктор не стал высвобождаться, только слегка прищурился. Крылья, прижатые к стенке лифта, ощетинились ещё сильней. – Что значит «быть рядом»? Разговаривая, мы что, не рядом? Хотя бы сейчас?
Хан придвигается ещё ближе, почти прижимаясь к нему. И касается губами костяшек его руки, продолжая удерживать взгляд.
– Я хочу тебя, Леонард. Хочу защищать тебя по праву партнёра. Хочу проводить с тобой вечера и ночи. Хочу, чтобы ты был моим, хочу сам принадлежать тебе. И если это понятнее, то скажи, когда я смогу услышать, согласен ли ты на это?
Казалось, он задумался. Крылья медленно успокоились, но из-за тесного контакта со стенкой сложиться не смогли.
– С ночами загнул, конечно… Чтоб ты… правильно понял. Твоё общество мне интересно и вполне приятно. Можно даже сказать, что в определённом плане ты меня привлекаешь. А уж наши философские беседы и вовсе прекрасный отдых. Но что дальше? Переселишься в мою каюту и возьмёшь обет безбрачия? Будем вечерами вязать на спицах и смотреть сериалы?
Крылья Хана практически объяли их обоих в тёмный крыльный кокон.
– Я был бы не против переселиться в твою каюту. – Он проводит пальцем по шее доктора вверх, задерживается на подбородке. – Я давно понял, что ты не умеешь думать о своих желаниях. Но сейчас мне нужно, чтобы ты подумал именно о себе. Ты хочешь быть со мной?
Стальные перья разом ощетинились все, крылья вздыбились, вжимая в него доктора. Так слышно было (и почти ощутимо), как бешено бьётся его сердце.
–
