Где и взял-то?
Адская Голова хоть и выглядел зверем бесформенным, страховидлой пустошной, да внутри себя чувства имел. К насмешкам зело скверно относился, терпеть их никогда не мог.
Мало кто над ним насмехаться-то решался.
И потому он снова покатился за скоморохом. Что муромчане, что людоящеры сразу с облегчением вздохнули – и принялись опять промеж себя биться. В нормальном, привычном бою.
Но тяжко приходилось муромчанам. И с каждым часом все тяжелее. Ибо стояли они против самого цвета народа ящеров – и возглавлял тех сам каган, Тугарин Змиуланович. Ехал он самым первым, на гнедом коне – а следом шагали правильным строем его лучшие воины. Итогчел, Армакид, Тортогек, Зарган, Иртомак и прочие ящеры-богатыри.
Теснили муромчан. Давили. Безо всякого Кобалога угрожали в лепешку расплющить. Стена ящеров шла, ощетинившись копьями, резала ноги коням боевыми косами.
По счастью, не дошло до беды. Явилась вовремя подмога. Лавина поляниц и меченосцев, что расправились уже со стаей Репрева, прогнали остатки псоглавцев в лес. Самих их тоже полегло великое множество, да осталось достаточно, чтобы выручить из беды муромчан.
Теперь уже людоящерам худо пришлось – стали их теснить с двух сторон. Но выступил тогда вперед сам Тугарин и снял с пояса палицу о трех обручах разного металла.
– Кто не друг мне, тот мне враг, и с ног сейчас повалится, – гортанно произнес каган. – В вашу сторону летит палица-буявица.
Стишок этот коротенький палицу словно оживил. Встрепенулась она, дернулась, выпрыгнула из руки Тугарина – и порхнула к людям! Да как начала их колошматить, как принялась лупить по рукам и головам! Доспехи разбивала, ровно скорлупу ореховую, черепа прошибала, кости дробила!
От нее отбивались, отражали удары мечами и саблями. Кто-то булавой шарахнул – и на кончике даже вмятину оставил. Но что чудесной палице с той вмятины? Как колотила, так и колотит.
Две дюжины человек она перебила, прежде чем столкнулась с мечом преславного Бэва д’Антона. Этот клинок буявица не переломила – но и он ей не навредил. Со звоном и лязгом принялись они рубиться – достойнейший витязь из тридевятого королевства и умная вещь, в незапамятные времена сотворенная царем Кащеем.
Быть может, в одиночку Бэв с ожившей палицей и не совладал бы – да поспел ему на помощь князь Петр. Подлетел на горячем скакуне, тоже принялся рубить. Мечом булатным вертел, как игрушечкой детской. Зажали они вдвоем буявицу, не давали ей роздыху, не выпускали из тисков железных. Крутилось волшебное оружие, извивалось – ан не одолевало двух богатырей разом.
И мечей их рассечь не могло. Слишком оба непросты были. Бился граф Бэв чудесным клинком Аскалоном, бился князь Петр найденным в стене мечом Агриковым. Обычное железо палица-буявица ломала, как стекляшки, а вот этот древний булат не одолевала.
Тугарин взирал на это с каменным лицом. Не был он уверен, насколько это вообще по чести – использовать такое. Не самому драться, не своей шкурой рисковать, а просто кинуть вперед летучую палку и дать ей вместо себя всех дубасить. Древний кодекс ящеров ничего о таком не говорит – не запрещает и не разрешает… но там вообще мало говорится о колдовстве и о том, насколько оно справедливо.
С другой стороны – сулицы кодексом не воспрещены. И луки не воспрещены. И пращи. Оружие дозволено любое, в нем ограничений нет.
Есть один запрет, правда, непонятный… Тугарин знать не знал, что есть Пламень Неделимый и отчего предки заповедали его применять. Но палица-буявица – явно не он, так что можно и не ломать голову.
Кодекс чести сидел у Тугарина в голове крепко, от буквицы до буквицы. Сверившись с ним сейчас досконально, и не сыскав ничего противуречного, он стиснул поудобнее меч и окликнул то ли Бэва, то ли Петра, то ли обоих сразу:
– Эгей, поворотись, чтобы не бить мне тебя в спину!
– Вы это мне ли, месьё?! – невольно обернулся Бэв.
То зря он сделал. Не удержал князь Петр буявицу один – тут же ударила она Бэва по шлему. Опешил витязь, покачнулся… и взметнулся кверху.
Подлетевший Тугарин пронзил его копьем со страшной силой, поднял на воздух.
Изо рта Бэва хлынула кровь. Обмяк он сразу же и был уже мертв, когда Тугарин отшвырнул его вместе с копьем. Каган людоящеров тут же выхватил меч и всадил в Петра – насквозь пронзил, в животе провернул.
И выдернул.
Муромский князь от того не погиб. Только тоже обмяк и сверзился с коня – а над ним уж нависла буявица, уже ко лбу метнулась, уже ударить изготовилась…
– Палица Тугарина, зашиби хозяина! – раздался звонкий крик.
То княгиня Феврония воскликнула. Скрючив пальцы, точно держала что невидимое, она молвила эти четыре слова – и волшебное оружие отпрянуло от Петра. Обратно метнулось – прямо к Тугарину. Его принялось дубасить – и то-то у людоящера глаза выпучились! То-то он оторопел!
Подстегнув коня, Тугарин подался назад, принялся отбиваться от собственной палицы. Он пытался снова выкрикивать заклиналки, да те уже не срабатывали. Еще четверо людоящеров пришли на помощь кагану, забыв о муромчанах, забыв о меченосцах.
А Феврония спешилась и посреди боя принялась стягивать с Петра кольчугу. Тот уже булькал кровью, время шло на секунды.
Княгиня-ведунья забормотала что-то, персты на рану наложила, травами пахучими присыпала. Петр чуть слышно захрипел, посмотрел на жену мутным взором.
– Слышишь ли меня, любый мой? – спросила та, втирая травную мазь.
– Слышу покамест… – прошептал князь. – Вроде жив еще…
– Рано помирать тебе. Рано.
– Видно, даже в смерти мне от тебя не избавиться-то… – криво усмехнулся Петр.
– Даже в смерти, – кивнула Феврония. – В один день помрем. В один час. И в гроб один ляжем. Слышишь меня?!
– Да слышу, слышу, не ори в ухо, я ж ранен тяжко!
Тугарин тем временем пустил коня вскачь, улепетывая от неугомонной буявицы. Та преследовала его одного, колотила его одного. Даже огромному, закованному в бронь людоящеру приходилось несладко.
На полном скаку он еще и успевал разить всех, кто преграждал путь. Убил какую-то ретивую поляницу, отсек голову рязанскому гридню, но и сам едва не был иссечен. Сразу три конных башкира преградили путь – и были то не просто случайные вои, а сами Акъял, Урман и Тау. Три побратима, три лучших батыра Булгарии.
– Тугарин-змей! – радостно воскликнул Акъял.
– Вот ты нам и попался! – добавил Урман.
– Попался! – повторил Тау.
– Вон пошли, окаянные! – прорычал Тугарин, пуская коня между ними. Палица-буявица угодила ему по плечу, и то пронзило болью. Как бы кость не треснула.
– А ну, погоди! – замахали саблями батыры. – Получишь сейчас у нас!..
Тугарин отчаянно рубанул мечом. Как бы ни был могуч он, как бы ни был доблестен – один троих он одолеть не надеялся.
Не по чести это – трое на одного.
Не говоря уж о палице-буявице, по-прежнему порхающей над головой. Тугарин лишь каким-то чудом умудрялся отражать ее удары – а тут еще и башкиры треклятые!
И помочь некому – ящеры поотстали,
