Не выходило у мизгиря троих сразу превозмочь. Слишком крепки орешки оказались. И в какой-то момент он просто вильнул брюхом, оттолкнулся всеми лапами – да и перескочил чрез Синеглазку, снова запрыгнул на стену. Яромир на скользкой шкуре не удержался, свалился – а мизгирь уж исчезал наверху, в безмерной тьме, куда не доставали лучики лампад.
– Сбежал?.. – недоверчиво моргнула поляница.
– Дожидай больше, – хмуро ответил Яромир. – Саблю не опускай.
Оборотень всматривался во мглу, раздувал широко ноздри. Теперь-то он знал, что вонь в Кащеевой казне – запах громадного мизгиря. Но почуять, где тот сейчас, не мог – слишком уж тут все этой смрадиной пропиталось.
Целые века, возможно, этот казначей тут золото охраняет.
Влезть к чудовищу по гладкой стене Яромир не брался. Да и не желал он там с мизгирем повстречаться. С ним и внизу-то драться тяжко, да еще втроем. А один на один, в темноте, в собственном его логове… Поскольку на полу, среди Кащеева злата, никакого гнезда они четверо не видали, очевидно, что живет казначей где-то под потолком. Сплел, уж верно, себе там тенета, как обычные мизгири плетут.
Интересно, что он тут жрет? Одних только татей-то ему навряд на прокорм достаточно. Кащеева казна и без мизгиря заперта была наглухо.
Иван, поглядывая все наверх, добрался до паутины на двери. Стал рубить ее Самосеком – и рубилась-то паутина хорошо, боялась кладенца. Еще несколько взмахов – и можно будет скрыться, пожалуй…
Не успели. Из темноты донесся скрипучий голос мизгиря – и едва все повернулись, как вылетел оттуда… плевок.
Целый ком паутины. Липкой и гадкой. Он сбил с ног Ивана и задел Василису. Яромир зарычал и расставил руки пошире, пока княжич пытался высвободиться. Сверкнули когти… и оборотень едва успел сигануть в сторону.
Мимо просвистел еще ком паутины. Клейкой, цепучей. И угодил он в этот раз прямо в лицо Синеглазке. Та не удержалась, упала, выронила саблю – и страшно закричала. В нее словно ядом плеснули… хотя отчего словно? Ядом и плеснули – щедро была им паутина напоена.
Кожа загорелась огнем, в глазах почернело. Ослепленная поляница поползла, ища нашарить саблю. Яромир тут же оттолкнул ее – рядом шваркнулся третий комок паутины. Сам сунул в руку саблю, помог на ноги подняться.
– [цензура] эту суку, [цензура], [цензура] [цензура]! – исторгла срамные словеса Синеглазка.
– Ай-яй-яй, – покачал головой Яромир. – Девица-красавица, богатырок царица, а так матерится.
– Да замолчи ты! – прикрикнула поляница, дергая головой. – Где ты, зараза?!
Она ничего не видела. В очах пылал адский пламень. А нюхом волчьим ее боги не одарили – оставалось ушами слушать.
Тем временем Василиса кое-как поднялась, высвободился из тенет и Иван. Рванулся было Синеглазке помочь, да та услыхала, не поняла, кто – саблей наискось рубанула. Княжич только и успел назад отдернуться.
– Свои, свои!.. – отозвался он. – Дай глаза промою!
Василиса уже взялась за лагунец с живой водой. Сунулась ближе, окликнула поляницу – но тут сверху рухнул… уже не ядовитый ком, а весь мизгирь.
Чудище задело Синеглазку и ударило когтистой лапой Василису. Та упала, роняя лагунец, проливая воду чудесную… а мизгирь уж навис, уж расставил жвалы…
…Да снова запрыгнул сверху Яромир. Теперь к самой морде – схватил, потянул на себя, оторвал от окровавленной Василисы…
…И получил жалом в спину. Теперь-то мизгирь сумел дотянуться, теперь-то Яромир уязвим предстал.
Глубоко вонзилось жало. Почти насквозь проткнуло. Оборотень захрипел, но продолжал тянуть мизгирю башку, давить глаза пальцами…
…А тут и Иван рванулся. С диким ревом налетел сзади, едва мизгирь жало поднял – да как пырнул в пузо! Скользнул прямо под ним, на спине по монетам проехал, рассекая чудище!..
Хоть и с закругленным кончиком, Самосек легко вспорол жирное брюхо. Кащеево злато залило черным смрадным гноищем, что тек в жилах мизгиря вместо крови.
Однако даже с такой раной он не сдох мгновенно. В агонии, страшно скрипя и колотясь во все стороны, мизгирь подхватил лежащего Ивана, подбросил страшными жвалами и просто… разрезал пополам!
Упал Иван мертв. Но и мизгирь уже последние секундочки доживал. Не успел больше никого истребить.
Хотя и что сделал – уже много. Василиса лежала белым-бела, кровью истекала. Синеглазка стонала ослепленная. Иван вообще не дышал.
Яромиру тоже пришлось тяжко. Мутило, голова кружилась. Но оборотень прочнее простых людей скроен – поднялся середульний Волхович, поднял уроненный лагунец с остатками живой воды. Тут же и покропил Василисе рану – та на глазах стянулась, снова княгиня ровно задышала.
Потом промыл той же водой глаза Синеглазке. Обычная тут не помогла бы – яд мизгиря начисто все выжег, до слепоты. Не найди много лет назад дед Филин родник чудесный – и жалкая бы участь ожидала богатырку.
Но живая вода все исцелила. Снова свет забрезжил перед Синеглазкой – и она заголосила, увидав мертвым суженого.
Яромир уже складывал половинки Ивана вместе. Ох и кровищи ж вокруг было, ох и грязи натекло!.. Княжича еще и гноем мизгиря залило обильно – тоже вначале очистить пришлось, обычной водой полить.
– Дай помогу, – подошла Синеглазка. Тоже принялась юшку счищать, да потроха в Ивана обратно засовывать.
Закончили вроде. Яромир потряс лагунцом над ухом, досадливо поморщился. Мало уже совсем там осталось.
– Сначала мертвой водой кропи, только потом живой! – напомнила Василиса, тоже с трудом поднимаясь. – Не перепутай смотри!
– Не учи белку орехи лущить, – отмахнулся Яромир, доставая и второй лагунец.
Да, без мертвой воды тут бы никак. Она целющая – раны в порядок приводит, части тела сращивает, заразу убивает. Щедро Яромир Ивана ею покропил – и вот, лежит княжич, словно и не рвали его жвалы, словно во сне мирно скончался.
Но ожить он не ожил. Для этого уже живая вода потребна – и много. Вылить пришлось все, что осталось, – и только тогда княжич задышал. Только тогда глаза открыл.
– Эхма, долго же я спал! – протянул он.
– Ты бы и дольше спал, коли б не я, – раздраженно отозвался Яромир.
Он перевернул лагунец книзу горлышком и искал вытрясти еще хоть каплю.
Не вытрясалась. Кончилась живая вода.
– Эхма, а вода-то вся вышла! – простодушно сказал Иван. – На тебя-то и не осталось!
– Да и ладно, переживу, – поморщился Яромир. – Само все заживет.
– Точно заживет? – усомнилась Василиса, заходя сзади.
Рану мизгирь Яромиру оставил страшную. И то бы ничего, что жалом проткнул, да ведь еще и яда настрочил полное брюхо. По шерсти оборотня струилась кровь, тут же вспенивалась, дымилась и шипела.
– Заживет, – отрезал Яромир. – Не такое заживало. Буду теперь еще и по стенам лазать, да паутину плести.
Иван, Синеглазка и Василиса по-прежнему глядели на него с сомнением. Оборотень вздохнул и кувыркнулся через голову, едва не застонав от боли. Снова стал человеком, и почерневшая от крови шерсть растворилась, сменилась рубахой и гачей.
– Ну-ка, покажи живот, – не отставала Василиса.
– Да нет там ничего! – отмахнулся Яромир. – Не волнуйся зря, Патрикеевна, а лучше о том подумай, как нам скорее
