– И то! – выпучил глаза Иван, бросаясь к затянувшей выход паутине. – Поспешать же надо!
Глава 36
Скоморох Мирошка тоже дрался немножко. Не хотел, не просил, а в бой угодил. Не передать, как было страшно сразиться в схватке рукопашной. Звенели громко бубенцы, крепчал мороз… ан нет, весна. Вокруг орали подлецы, земля от крови уж красна.
Подобную дурную рифму княжеский скоморох мог гнать поездами. Она сама рождалась на кончике языка и выплескивалась на окружающих. Часто Мирошка даже думал стишками, но переставал, едва замечал, что опять с ним это началось.
Он ведь не на самом деле дурак. Дурацкий колпак носит, дураком себя ежечасно выставляет, но при этом смотрит на себя, скомороха, словно со стороны. Холодно смотрит, отстраненно. И даже позволяет себе иногда не быть дураком, не кривляться князю на потеху.
Но не сегодня. Сегодня Мирошка валял дурака, словно завтрашний день не наступит.
Может, для него и впрямь не наступит – он же не воин все-таки, хоть и умеет худо-бедно сдачи дать. В детстве-то драться приходилось, да и в отрочестве, и в младости… задиры всегда находились. Трудно от них отвязаться, коли родителей нет, заступиться некому, а ростом ты почти карла.
Но обычные задиры – то дело обычное. А тут, на поле бранном, задиры из железа сделаны, да железом же проткнуть тебя метят. Приплясывая и крутя пальцами нос, Мирошка дразнился:
– Дивий-дивий-дурачок, съел поганку и сморчок!
Обидно дивиям не было. Но Мирошка еще и кидался в них камешками – и они шли убить того, кто нападает.
И падали во рвы. Скоморох заманивал их ловко, задорно. Ему еще и проще оказалось, чем другим – в Мирошке не было и трех пудов, так что он пробегал там, где проваливались более тяжкие.
Волчьи ямы уже кишели дивиями, на головах друг у друга сидели. Мирошка их еще и землей засыпал, хотя это больше так, ради потехи. Зарыть такое по-хорошему – это час лопатой орудовать.
А горстями много ли сумеешь?
Когда внимание на Мирошку обращал кто поумнее – татаровьин ли, псоглавец ли, або людоящер, – он сразу удирал. С этими зря не сворился, в драку не вступал.
Они за ним тоже не гонялись. Кому есть дело до скомороха? У него из оружия только пузырь на палке. Так что он спокойно мог выманивать по одному дивиев – какая ни есть, а все подмога.
А потом… потом дивиев разметало, как бабки костяные. И не только дивиев – всех разметало, кто на пути оказался, кто не отпрыгнул вовремя. Прикатилось на бранное поле чудище невиданное – ровно земляной ком с глазищами, да зубищами.
Кобалог. Видал уж его Мирошка, когда тот под стольный град Владимир прикатывался, в стены его колотился. Стен он тогда раздолбать не сумел, но шороху навел порядочно. Не догадайся хоробр Алешка, что Кобалогу индийский перец невкусен – немало бы худа случилась.
Но на бранном поле перца не сыскать. Всеволод-князь наказал нескольким гридням иметь при себе стрелы особой остроты, да Кобалог в битву-то не сразу прикатился. Верно, поистратили уже на другие цели.
А кто и вовсе погиб.
Да и не убьет же это его. Разозлит – да. Сильно разозлит. Но тут, за неимением стен, он разозливших его тут же и раздавит, да тут же и сожрет.
Негож такой способ.
Но если совсем ничего не выдумать, то Кобалог всех тут передавит! Вон он как катается, вон сколько воплей разносится! Десятками целыми людей истребляет, разбору почти не делает! Побоку ему, свои или чужие!
И ведь не вредит ему ничто, главное! И копьями чудовище пыряют, и мечами секут, и стрелами поливают, и сулицы мечут, и огнем жечь пытаются – да с тем же успехом можно валун каменный рубить-колотить!
– Эй! – закричал Мирошка, руками размахивая. – Эй, Кобалог, не ешь меня, я тебе песенку спою! У кого румяный бок, кто на солнце весь промок, кто не заплатил оброк?.. это толстый Кобалог! Толстый, жирный, толстый, жирный, до чего же он настырный! В печь его мы запихнем, кочергой дыру пробьем!
Адская Голова резко развернулась и уставилась на скомороха левым глазом. Потом чуть сдвинулась – посмотрела правым. Зубами скрипнула, пастями клацнула.
И покатилась на Мирошку со страшной скоростью.
Нехорош был скоморох в драке, зато уж удирать умел лучше всех. Так порскнул – только ветер в ушах засвистал. Да прямо на врагов, прямо в самую гущу. Ловко принялся их огибать, от мечей и дубин увертываться – а Кобалог-то следом катился, а Кобалог-то не глядел, кого давить!
Вот уж когда самая кутерьма-то началась. Только кости хрустели.
Увидел Мирошка на пути конного татаровьина – ушел из-под сабли, а Кобалог его всмятку раздавил. Увидел людоящера с шелапугой – в сторону отпрыгнул, а Кобалог его живьем сожрал. Увидел велета впереди… ого!..
Дубыня то был. Самый низкорослый среди братьев-велетов, зато поперек себя шире. Он орудовал обитой железом палицей, а дрался с ним аж сам боярин Бречислав. В обличье полного тавролака, мясом шерстяным обросший, с рожищами и хвостищем. Тоже огромный – велету почти и не уступит.
Сражение уж давно шло. Шлепал Дубыня палицей, бил рогами и копытами Бречислав. Две ревущие туши распугали всех остальных – на десять саженей никто не приближался. Оборотень синцов получить успел, да глаз заплыл, да ногу правую повредил. Дубыня же за бок держался – туда ему Бречислав рогом засадил, когда врезался. Со всего разбегу влетел, еще в бычачьем облике.
На них и вывел Кобалога Мирошка. Ненароком, конечно. Закричал загодя, руками замахал. Не жаль ему было Дубыню, но жаль Бречислава. Знавался Мирошка со всеми тремя Волховичами, дружбу водил.
Завидев катучее чудище, оборотень да велет друг от друга отпрыгнули, с почтением мимо себя пропустили. Здоровы оба, могучи, да против Адской Головы и им не сдюжить.
Прошли скоморох с Кобалогом промеж великанов, ровно ладья между Геракловых столпов. Прошли – и дальше побежали-покатились.
Давно бы догнал Мирошку круглый страховидл. Коней на скаку догонял, бывало – что ему какой-то человечек, пусть и особливо юркий. Да ведь Мирошка не по прямой бежал, не по чисту полю улепетывал. Петлял, как заяц, рвы и волчьи ямы перемахивал, самых крупных ворогов меж собой и Кобалогом оставлял. А тот был хоть и скор, да неувертлив, повернуть враз не умел, большие дуги описывал.
Промельнули ряды людоящеров. Они бились с муромчанами, коих возглавлял сам князь. Петр Юрьевич по молодости в известных хоробрах ходил, да и не так давно кончилась его молодость. Едва за сорок годов перевалило.
Кобалог его словно в лицо узнал. Даже о разозлившем его Мирошке позабыл, прямо к Петру покатился.
– Осторожней, князь-надежа!!! – прокричал меченоша, отталкивая его в сторону.
Тут же сам и сгинул в зубах страшилища. Разгрыз его Кобалог, поглотил тремя пастями поочередно, по куску.
Может, и самого князя бы заел, да Мирошка снова обидные дразнилки распевать
