– Не топай ты так! – прикрикнула Синеглазка. – Бесит!
– И можешь кого-нибудь к нам привлечь, – добавил Яромир. – Тут места-то безлюдные, да густонаселенные. Так, колдунья?
– Так, – хмуро ответила Василиса. – Наставница моя потому тут и поселилась. Но тут недалече уже.
– Хорошо бы, – покосился на свою булавку Яромир. – Время поджимает.
Булавки что у него, что у Ивана и впрямь уже совсем проржавели. Видно, Кащей все время их разыскивал. Еще сколько-то часов продержатся обереги бабы-яги, а потом…
А вот булавка Синеглазки оставалась чистой и блестящей. О ней-то Кащей, скорей всего, даже и не ведает, а коли ведает – так не волнуется. Она-то на Буян не плавала, смертушку его не ворошила.
– Пущевик точно не освободится? – обернулся Иван. – Мы ж то дупло даже досками не забили.
– Доски твои ему что есть, что нет их, – устало объяснила Василиса. – Я резы начертала защитные. Их он не скоро проломит… чаю.
– А лисунки за нами точно не гонятся? – не унимался Иван. – Что они за Пущевика-то не заступились?
– А чего им за него заступаться? – ответил уже Яромир. – Они навряд его любят-то.
– Почему? Жены ведь.
– Эти жены когда-то обычными девушками были. Или девочками даже. Пущевик каждую в лес завел, уморил, лисункой оборотил, снасильничал. Думаешь, он им шибко нравится? Стать русалкой или лисункой – судьба-то горькая. И обратно уже не расколдуешь.
Рассвет уже близился. Но и лес уже заканчивался. Идущий впереди Яромир поводил ушами и носом. Спереди чуялся дымок – жилье, видать.
А сзади… сзади становилось все шумнее. Топот, треск, гул.
– Вань, да не топай ты так!.. – обернулся наконец оборотень.
– Да я и не топаю! – заморгал обиженно княжич.
– Да я вижу… – сглотнул Яромир. – Девки, ну-ка ходу прибавьте!..
Василиса с Синеглазкой тоже обернулись – и чуть не закричали. Их нагоняли несколько самоядинов. Шестеро или семеро – не видать еще было за деревьями.
Но одних лишь этих чудищ они бы не напугались. Имели уж дело. Только вот с самоядью в этот раз был… была… было еще кто-то… что-то.
Нечто. Огромное. Несуразное. Ростом с большое дерево – но без ног, без рук. Громадный шар, живая голова с пастью… пастями. По разным сторонам тулова – глаза, а вдоль да по кругу – пасти.
Иван аж обомлел и принялся истово креститься. За минувшие полгода всякого он навидался, ко всякому притерпелся, но этакого страховидла еще не встречал.
– [цензура], это Кобалог!!! – заорал Яромир.
– Кто?!
– Тварь подземная, нечистая! Бежим, бежим что есть мочи!!!
Дважды упрашивать не пришлось. От этакой погани все припустили, что есть духу.
Но и Кобалог покатился быстрее. Видно, не замечал он их еще, по следу шел – но теперь-то увидел! И прибавил ход, сразу оставив самоядь позади.
Катиться по лесу этакой громаде было несподручно. Только потому люди какое-то время держались в отдалении. Но Кобалог сбивал деревья, как сухие кусты, да тут же все и пожирал. Его многие пасти работали, как печи, вбирая все, на что он накатывался. За нечистой тварью оставалась полоса голой земли.
А тут еще и лес начал редеть. Людям бежать проще стало – но ведь и Кобалог катился все быстрее!
И все короче был разрыв, все ближе тварь! Уже всего сотня саженей до чудища самокатного, и каждую секунду – на одну сажень меньше!
Почти не замедлившись, Яромир прыгнул вперед, кувыркнулся через голову – и руки-ноги стали лапами. Огромный волк мотнул мордой и рыкнул:
– На спину, живо!
Иван с Синеглазкой взлетели споро, тоже почти не сбавляя бега. Вдвоем они подобрали, подтянули к себе Василису. От аж тройной тяготы Яромир едва не закряхтел – не Горыныч он все-таки, целую дружину на спине возить. Это братке Бречиславу было бы впору, а не ему.
Но сладил, справился. И побежал дальше – хоть и не так споро, как мог бы налегке, но все шибче, чем бежал на человечьих ногах.
Пока он превращался, пока люди на него взбирались, Кобалог сократил разрыв до дюжины саженей. Но теперь тот перестал сокращаться – и страхолюд бешено взревел. Он принялся дуть беглецам вслед – и от дыхания Кобалога падали деревья.
– Человек-человек, я тебя съем!!! – раздался страшный рев.
– В глаза ему не смотрите! – выкрикнул Яромир. – Кобалог, Адская Голова, Навью рожденный, смерть несущий!..
В глаза чудищу никто и не смотрел. В них еще попробуй взгляни – они ж по бокам, как у птицы. Обернувшийся Иван не видел ничего, кроме быстро-быстро мелькающих пастей – клыкастых черных зевов. Таращась на них, как зачарованный, он нащупал за пазухой скатерть и вопросил:
– Яромир, а самобранку нельзя попросить молока сделать?! Вот такенный кувшинище чтоб был!
– Зачем?! – изумился оборотень.
– Да в него плеснуть! Он же тогда размякнет небось! И катиться не сможет!
– Ваня, ты башкой ударился?! – крикнула Василиса. – Это тебе что, хлеб черствый?! Ты бы еще в Кащея плеснуть предложил!
– А плесни! – проревел Кобалог. – Прямо в пасть плесни! И сам следом прыгай!
– Яромир, быстрей беги, еще быстрей! – тоненько завопил Иван и даже ударил его ножнами.
Яромир лишь чудом сдержался, чтобы не ответить грубостью. Впервые за время знакомства ему захотелось Ивана цапнуть. Хотя и нельзя оборотню человечину, ни в коем случае нельзя.
Да и некогда было – сзади хохотал Кобалог. Смех его звучал странно, прерывисто – пасти накатывались на землю, смолкали, тут же снова оказывались сверху. Сколько их у него всего, было и не сосчитать – слишком быстро мелькали.
И с каждой минутой смех становился все громче. Яромир без труда обгонял коня, но до Кобалога все же не дотягивал.
И тот приближался – по чуть-чуть, по вершку, но приближался.
– Ой, поляна с белыми грибами! – воскликнул Иван.
– Какие еще грибы, березень на дворе… ой, и правда!.. – ахнула Синеглазка.
Поляна и впрямь открылась дивная, сказочная. На деревьях листва изумрудная, в ветвях птицы перелетные щебечут, в траве грибы да ягоды виднеются.
Кобалог аж от погони отвлекся – принялся кататься по сему изобилию, сжирать все бездонными пастями.
– Вот ведь гнида какая! – возмутился Иван. – Яромир, стой, я его рубану!
Оборотень даже не ответил. Впереди уже виднелся частокол, а за ним – древняя изба. Вросшая в землю, почерневшая. Одинокое оконце светилось совиным глазом.
– Туда! – дернула Яромира за шкирку Василиса. – К Буре-яге небось не сунется!
И впрямь – замедлился Кобалог. Оборотень-то частокол перемахнул, а вот чудище в сторону отвернуло. Принялось кататься вокруг избы кругами, да рычать гневно.
– Эк-кая страсть!.. – аж икнул от волнения Иван. – Бывают же страхолюды на свете!
– Ничего, сюда ему дороги нет, – подбоченилась Василиса. – Сюда даже Кащею дороги нет.
Спешились. Яромир снова оборотился человеком и подошел к частоколу. Оттуда, из-за увенчанных черепами кольев, на него глянул огромный глаз. Иван тоже подошел, тоже глянул и потянул Самосек из ножен.
– Ща я его ослеплю-лю!.. – пригрозил он, все еще икая.
Кобалог отпрянул. Яромир укоризненно посмотрел на княжича и сказал:
– Ты предупредил-то его зачем?
– Да… я думал, он глупый.
– Ты тут единственный дурак, – бросила ему Василиса.
– Ну дурак,
