Тем более – велет-богатырь, как Горыня.
А тут Буслаев еще и раздеваться взялся! Шлем отшвырнул, кольчугу стянул – на траву бросил. Остался босой, в одной лишь рубахе с петухами.
– Что творит, дурак!.. – застонал аж Всеволод.
– Ты что делаешь? – удивился и Горыня. – Без лат драться хошь?.. Мы так не уговаривались. Я не сыму.
Сам-то он в доброй броне щеголял, булатной. Видно, что по его великанской фигуре ковали.
И шлем на голове золоченый, луковкой.
– Ты не русский, цто ли? – цвиркнул слюной Буслаев. – Латы в драке только мешают. Плецы богатырские во всю ширь не развесть. Косую сажень в плецах не показать, удаль молодецкую не опробовать.
– А как же без защиты-то? – изумился Горыня.
– А защита – она же в крестике нательном, цто матушка духовная при крещении надевала, на нить суровую, – укоризненно сказал Буслаев. – В крестике нательном, молитвой заговоренном.
– А латы тогда зачем вообще?!
– А латы – цтобы перед девками красными аки мерин гарцевать.
Сказал это Буслаев – и ничего больше не сказал. Просто подобрал с земли камень – да и засветил Горыне точно в нос. Аж кровь из ноздри хлынула.
– Ах ты!!! – заревел велет, вскидывая секиру. – Ну держись!!!
То-то драка началась, то-то потеха молодецкая!
Многие думали поначалу, что Горыня Буслаева сразу и пришибет. Ан нет, не так-то прост оказался горлопан новгородский! Воробьем вокруг велета порхал, отпрыгивал и наскакивал, от секиры огромной увертывался, а сам кистеньком-то поколачивал.
Тяжеленное било так и вертелось на цепи, так и жужжало злым шмелем.
Страшно могучи велеты. Говорят, самые из них древние горы двигать могли, реки запруживали. Поймай Горыня Буслаева, сумей его ударить хоть разок – и второго нужно не будет. Голым кулаком кости все переломает, в кашу размажет кровавую.
А уж секирой что сделает – страшно и представить.
Да не удавалось поймать. Могуч-то Горыня могуч, крепок-то крепок – да неловок. Неуклюж и неповоротлив. Обычного-то человечка он все равно бы скоро измотал, замучил – сам-то он усталости вовсе не ведает. Да Буслаев сызмальства на сшибках кулачных рос. Всякие увертки знал.
Вот размахнулся Горыня что есть дури – да хряпнул так, что вонзилась секира в сыру землю. До самой бородки утонула – даже выдернул не с первого раза. А Буслаев-то уж подлетел, уже сам ударил кистенем по колену.
– А-а-а!.. – выдохнул велет, теряя опору.
Хрустнуло что-то в кости, болью ногу пронзило. Острой болью, нешуточной.
– О-го-го, в болота поганыя!!! – снова крутанул Буслаев кистенем.
И пнул. Пнул подкованным сапожищем прямо в сраку.
Совсем не богатырский прием, да уж таков Буслаев Васька.
Разъяренный Горыня тут же поднялся, тут же повернулся. Забыв о больной ноге, он заревел, вперед метнулся, секирой шарахнул.
И упал.
Раздробил ему Васька Буслаев какую-то связку. Вот и повалился велет, точно дуб подрубленный. С грохотом повалился, с гулом.
Аж земля вздрогнула.
Он был еще жив. Он бы встал. Да разве Буслаев дал ему это сделать? Тут же прыгнул с размаху, да как принялся кистенем охаживать! Шлем сбил и в самое темечко лупить принялся!
И пробил дыру в черепе.
Страшно могучи велеты. Да не бессмертны. Побеждали их богатыри. Да и простые люди побеждали, хотя обычно не в честном бою. Умом брали и хитростью, уловками разными.
Или просто толпой наваливались, с луками и рогатинами.
И вот сегодня погиб еще один велет. Горыня, сын Вертогора. Славный он был богатырь, хоть и свернул на кривую дорожку. Пошел за Кащеем, как телок – и за то поплатился.
Когда Горыня перестал шевелиться, над полем повисла тишина. Кащеево войско замерло в изумлении. Русское – не веря глазам своим.
А Буслаев топнул еще разок по уже мертвому велету, вскинул руки и проорал:
– Эхма, былинный бой полуцился!!!
Вот тут-то русичи враз закричали, засвистели, в ладоши захлопали. Нелюди завыли, запричитали, лица ногтями рвать стали. Дубыня и Усыня так заревели, что уши у всех заложило.
А князь Всеволод уставился на Кащея. Ждал, что тот содеет.
Сдержит ли мертвый царь слово? В самом ли деле уведет рати несметные? Или, как обычно, подло поступит, чести не соблюдет?
Во второе верилось сильнее, но очень хотелось надеяться на чудо.
Кащей пристально посмотрел на труп Горыни. Перевел взгляд на пляшущего на нем Буслаева. Разомкнул уста, хотел уже что-то молвить…
…Но тут Буслаев споткнулся. Запнулся сапогом о каменную башку велета. Заплелись ноги богатыря – и полетел он спиной назад.
И упал так неудачно, что нарочно и не придумаешь. Прямо на секиру Горыни, все еще в земле торчащую.
Да прямо головой.
Крюк вошел глубоко в темя. И не стало Васи Буслаева. Вот только смеялся, радовался – а вот лежит, не дышит.
И лужа крови по земле растекается.
– Это… это как?.. – моргнул князь Глеб. – Это… это что?.. Это не Кащей ли наколдовал?..
– Да вродь нет… – прищурилась Овдотья Кузьминишна. – Не чую чар, яхонтовый. Эх, лихо-лишенько, не свезло мальчишке…
– Эх, Васька… – тяжко вздохнул воевода Самсон. – Жил грешно и погиб смешно…
Русичи, этакий злой знак судьбы увидавши, словно остолбенели все. Зато нелюди Кащея загомонили, развеселились. Пробовали с другой стороны кричать, что Буслаев Горыню-то все-таки победил, прикончил – да в ответ слышали, что этакая победа – не победа никакая, а посмешище.
– Это ж надо так нелепо сдохнуть! – хохотал Тугарин. – У вас, русов, все богатыри такие?!
Ему что-то отвечали, огрызались, но больше из обиды. На тело Буслаева глядели с такой досадой, словно тот нарочно о железину башкой хряпнулся.
– Ну знать ничья, – вздохнул Илья Муромец. – Теперь в общей сваре все решаться будет.
Глава 31
Широко зевнув, Яромир продрал очи. Крепко спалось ему сегодня, сладко. Давненько так не было.
Обычно-то Серый Волк очень мало спит. Может вообще не смыкать глаз многими днями. Просто ходит под солнышком человеком, а под луной – зверем. Одна личина бодрствует, другая отдыхает, сил набирается.
Но после гульбы по Нави уснул он так, словно обухом по голове стукнули.
Толком еще не проснувшись, оборотень нашарил на поясе зачарованную булавку. Поднес ее к лицу – и поморщился. Подарочек бабы-яги проржавел насквозь. Чуть сильней надави и… о, вот уже и рассыпался. Только пальцы остались испачканы.
– Подымайтесь, – пихнул он еще спящего Ивана. – Вставай, Патрикеевна. И ты, богатырка, вставай. Поспешать надобно.
Княжич неохотно приподнялся. Вчера он тоже рухнул на постелю, будто сосна поваленная.
Хотя вчера ли это было?.. Брюхо рычит так, словно несколько дней еды не видало. И во рту сухота невыносимая.
Не дожидаясь, пока проснутся девки, Иван разостлал скатерть-самобранку. Подала та снедь простую и незатейливую – щи, кашу, пироги с капустой, – но княжич уписывал, не разбирая. Воды колодезной целый гарнец опорожнил. Пил, пока захлебываться не начал.
Тут и Василиса с Синеглазкой пробудились – да тоже первым делом к скатерти. И Яромир присоединился, конечно.
– Это сколько же мы спали?.. – прочавкала Синеглазка, отнимая у Ивана пирог.
– Не знаю… – задумчиво мотнул головой Яромир. – Но долго, кажись…
– Дюже долго! – покивал Иван. – Никогда я со сна таким голодным не бывал!
Опустошив еще миску каши, он наконец огляделся
