– Эх… – вздохнул древний богатырь, глядя на несметную тьму Кащееву. – Велика ты, Русь, а отступать некуда…
Вынес он из-за спины лук. Тоже древний, как его хозяин, огромный и тяжелый. Наложил стрелу такую, что ворота пробьет. Прицелился.
И выстрелил прямо в Кащея.
Царя нежити пронзило вместе с доспехами. Пригвоздило к земле, как муху булавкой. Вскричали было все радостно… да тут же взметнул себя Кащей кверху. Вырвал стрелу-копье голыми руками, отшвырнул ее аж до лесу и сухо, бесстрастно рассмеялся.
А следом и вся его рать загоготала.
– Ну, братцы… заради Страшного суда Божия! – прогремел Муромец, доставая вторую стрелу. – Не посрамим Отчизны!
– БЕ-Е-Е-Е-ЕЙ!!! – проревела сразу дюжина воевод.
Вот теперь зашумело всерьез. Такая сразу жара пошла, что в аду прохладней. С той и другой стороны выпустили лавины стрел – и уж не прошли те мимо! Окуренные дымом колюки, летели они точно в цели – и трупов рухнули сотни. Татаровья, псоглавцы, людоящеры – всех нашли, всех поразили!
Только и те отвечали с не меньшим усердием. А когда целей этакая прорва – мудрено промахнуться.
Правда, вскинули тут же пешцы щиты, сдвинули их сплошной чешуей. Один другого закрывает, один на другой налезает. Ан стрелы продолжали хлестать градом, да и находили между щитов щели, а то сами пробоины делали. Копьемечущие махины горных карл целые прорехи в боевых рядах оставляли, по двое и трое воинов срубали. Людоящеры разом метали сулицы – замахнулись, кинули, достали новую.
Но большая часть ударялась в щиты. Стук и свист били по ушам, но то ничего, то ладно. Пока стучат – значит, в дерево или железо. Не в плоть, не в мясо.
Куда хуже, когда прорежется рядом стон или всхлип. То смерти самой глас. То жизни чьей-то окончанье.
И ты, возможно, будешь следующим.
Продолжая обмениваться стрелами и сулицами, несметные рати медленно сближались. И вот – сошлись! Теперь кроме луков в ход пошли копья, мечи, топоры!
Началась рукопашная!
Началось месиво!
Нелюди стали теснить русичей почти сразу же. Лучше вооруженные, готовившиеся к этой войне годами, они шли, как лесной пожар, как горная лавина. Не знающие пощады дивии шагали мерно и ровно. Их железные руки вращались, как мельничные крылья, и драться с ними толком не получалось. Над головами пролетали колесницы с летучими змиями – наездники швыряли из них горшки с грецким огнем.
А потом раздался рев – и стало совсем ужасно. То пронесся Змей Горыныч – да не только пронесся, а пламенем полыхнул. От души, во все три глотки.
Туда, где была толчея, он не палил. Там кони и люди так смешались, что и не разберешь – где свои, где враги. Потому трехглавый змей залетел в тыл и такое уж пожарище там устроил!.. Сразу видно стало – тут за спинами не отсидишься, вдали от битвы не спрячешься.
Безопасней всего – как раз в самой гуще!
Совершив широкий круг, Горыныч поджег поле. Хорошо хоть, не сильно то занялось. Трава еще толком не поднялась, гореть пока особо нечему. Да и сыро, ручьи повсюду текут.
Зато вспыхнули обозы – возы с продовольствием, с бронью, с запасными стрелами. Шатры вспыхнули, в том числе великокняжеский. Всеволод Большое Гнездо аж за сердце схватился – столько у него там добра осталось.
– Пока над нами Змей летает – удачи в бою не будет! – прокричал Глебу воевода Самсон.
– Да вижу, чать не слепой! – ответил князь. – Только что мне его – снова за собой увести?! Он во второй раз-то не клюнет, чаю!..
– Да клюнет, княже! – простодушно возразил Самсон. – На великого-то князя! Конечно, клюнет!
– Так он же, поди, и на воеводу тогда клюнет! – пристально глянул на него Глеб.
– Да не, на воеводу-то не клюнет! А вот на князя точно клюнет!
Глеб зло глянул на Самсона. Не мог сейчас он, темник великой рати русской, со Змеем Горынычем в кошки-мышки играть.
Не мог он – да зато смог кое-кто другой. Не одному только Глебу такая мысль пришла. Разинул Горыныч пасть в новый раз – и вонзилась ему в нёбо сулица. С невиданной силой ее швырнули, воистину богатырской.
Трехглавый змей затряс головой, заревел страшно. Опустил взгляд – и вычленил из общей лавы конных и пеших отдельного всадника. И был тот как будто знаком. Горыныч обычно не различал двуногих, но этого… этого он точно где-то уже видел.
– Эй, ящерица, помнишь ли меня?! – крикнул и сам всадник. – Я это, Демьян! Благодарствую за клык, я его ребятне дворовой отдал играться!
Вот теперь Горыныч вспомнил. Вспомнил дерзкую букашку, едва не сломавшую ему челюсть – и возжаждал мести.
Особенно средняя голова. Эта аж пену пустила от ярости.
Кащей не давал Змею Горынычу конкретных наказов на день сегодняшний. Просто велел делать, что должно. Людишек жечь, стрел и копий избегать, цели выбирать по собственному усмотрению.
И Змей Горыныч избрал целью Демьяна Куденевича. Полыхнул пламенем так, что земля потрескалась – да уклонился Божий Человек, ушел в сторону. Конь под ним добрый был, да не пугливый. Ногами перебирал, точно продолжение самого всадника.
Полегче всем стало чуточку, когда Змей Горыныч стал гоняться за отдельным витязем. Демьян Куденевич сразу его в сторону увел, подальше от людей, подальше от возов. Там теперь носились, в чистом поле – да вечно это продолжаться не будет.
А тем временем остальным было горячо и без огненного змея. Повсюду кипели схватки – поодиночке и стенками. Стрелы свистали, сулицы. Проламывали щиты, резали глотки. Трава скользкой от крови стала.
– Ish’s as o’talash’t-e tal-e ori ash tha’tha Sizar ye Orats d’e! – гремел Тугарин, потрясая копьем. – D’e D’eih!!!
– D’E D’EIH!!! – гремели в ответ людоящеры. – D’E D’EIH!!!
Они рвались к стягу. Туда, где сосредоточились князья, где стояли Глеб и Всеволод. Там, на холме, развернулась самая жестокая схватка.
Дивии подняться не могли. Плохо у них получалось шагать по наклонной. Витязи в броне сбивали их пиками, сшибали с кручи – и то-то звону было, когда эти железные бочки катились вниз!
Но все изменилось, когда в атаку пошли людоящеры. Эти змеемордые дрались правильно, красиво – точно речная волна катилась. Степенно и неспешно они поднимались на холм, закрывая друг друга щитами, поражая гридней одного за другим.
– Эх, княже, не устоит защита, – тяжко вздохнул Бречислав. – Пойду и я, что ли. Пособлю.
– Ты-то куда, боярин?.. – моргнул Глеб. – У тебя ж ни коня, ни меча, ни палицы какой… ты кольчугу-то вздень хоть!
– Да ни к чему мне кольчуга… – поднялся с места Бречислав.
Поднялся, обернулся вокруг себя на одной пятке – и предстал тавролаком, чудищем бычьеголовым. Кожух боярский шерстью стал жесткой, шапка горлатная – парой огромных рогов. Пар из ноздрей вырвался – да такой, что муху на лету убил.
– Дядько Бречислав, ты что ж это… – распахнул рот Глеб.
– Оборотень я, княже, – грустно ответил боярин. – Волху Всеславичу сыном старшим прихожусь. Прости, что утаивал – коли желаешь, снеси мне голову за недомолвку, только
