От мысли о йонкере внутри что-то ещё раз перевернулось, вздрогнуло – и меня обдало жаром. Не к месту полезли в голову воспоминания о вчерашнем поцелуе – о, как он был на меня зол! Но неведомым образом это будоражило: лёгким страхом с привкусом запретности. А ещё эта утренняя его загадочность – и рядом как будто, и на расстоянии.
Пока я рассматривала браслет, женщина куда-то пропала, словно и не было её вовсе. Я огляделась на всякий случай и вошла в храм. Медленно, протискиваясь между широко распахнутыми створками дверей, как в горлышко бутылки. Заставляя себя идти – шаг за шагом. Тихо играла музыка внутри. Приятная, переливчатая – совсем не похожая на наш марш Мендельсона. Звучала она удивительно деликатно для такого торжественного дня. Обстановка оказалась неожиданно сдержанной, даже аскетичной. Никакого золота, как в храмах моего мира, никаких фресок или икон. Только два мужских силуэта без лиц у дальней высоченной стены, что возвышалась за алтарём. Один, видно, из белого мрамора, держал в руках солнце, другой – выполненный из тёмного камня – луну. Они соприкасались, одеждами и светилами, которые смыкались, образуя нечто единое. Наверное, как Инь и Ян. Через удивительным образом встроенные в арочном своде витражи на солнце и луну падали лучи света, заставляя сиять, почти как настоящие.
Я всё шла по широкому проходу, между гостей, которые сидели вдоль рядов широченных квадратных колонн, строгих, гладких – без украшений. Откуда именно доносилась струнная музыка, так и не могла понять, как ни крутила головой. Будто она лилась со всех сторон разом, струилась сквозь сам камень, из которого был сложен этот храм.
Никто не толкал меня в спину, не заставлял идти, но всё происходило будто не со мной. Красное платье слепило глаза, играя совершенно невероятным закатным оттенком в чистом и густом свете, который наполнял всё вокруг. Легонько бился о ладонь ключ, висящий на запястье. Я чувствовала кожей его завитки, его прохладу и гладкость золота. На миг обхватила пальцами, сжимая до боли – чтобы отрезветь. Но не получалось. Вновь начало чудиться, что это сон, который вот-вот закончится. Что я очнусь хоть где-то, но дома. Да хоть на помойке среди бомжей. Но в знакомом мире, среди понятных людей. А может, и на собственной церемонии. И передо мной будет стоять Антон.
Я попыталась вспомнить его лицо. Но непроницаемая завеса, сила этого места как будто даже образ жениха – настоящего – не пускала в голову.
Подняв взгляд от гладкого каменного пола, на фоне которого подол моего платья казался лужей крови, я увидела наконец Хилберта. Перед аркой из переплетённых ветвей какого-то дерева, смутно похожего на дуб. Йонкер стоял как будто у входа в другую жизнь. Наверное, так и было. Он ждал меня, чтобы ступить в неё вместе – а я почти спотыкалась на каждом шагу.
Хилберт был ослепителен в этом алого цвета камзоле из тончайшей замши. Богатая серебристая вышивка на груди и по обшлагам сверкала на свету, словно драгоценная. На поясе висело оружие в красивых ножнах, начищенное, без единого отпечатка пальцев на сияющих рукоятях: меч и тот кинжал, что я уже видела раньше. Мягкие, как будто даже бархатные брюки обрисовывали его бёдра; жёсткие сапоги до колен придавали ещё больше твёрдости позе.
Я оглядывала его беззастенчиво, потому что – кого обманывать? – было на что поглазеть. Словно я вдруг оказалась в выставочном зале и теперь могла вдоволь рассмотреть экспонат. Про таких мужчин подруга говорила «глаз отдыхает», потому что не может зацепиться ни за один видимый изъян. Пусть они и есть, если присмотреться внимательнее, отдельно к каждой черте – но вместе выглядят настолько гармонично, что и не хочется этого делать.
И отчего-то мне казалось, что многие девицы, что были среди гостей в храме, сейчас разделяют моё мнение.
Я остановилась напротив него, всё стискивая в ладони ключ – и казалось, что от него на коже навсегда останутся следы. Из-под неожиданно густой тени углубления в стене, где, наверное, скрывалась некая дверь, степенно вышел пожилой служитель со свитком в руке. Развернул его, расправляя на кафедре, украшенной цветами. Удивительно, но они совсем не пахли, будто искусственные. Я даже присмотрелась украдкой – нет, живые. Может, от волнения просто притупились все чувства?
И тут гости вздохнули тихо все разом. Кажется, пытались сдержать удивление, но не получилось. Мы с Хилбертом одновременно повернулись ко входу в храм: на мгновение задержавшись в светлой арке ворот, внутрь вошла Ренске. В красном платье. Конечно, несравненно более скромном, чем моё свадебное, но недвусмысленно выдающем задуманный ею эпатаж. Вот это номер! На свадьбе бывшего жениха её точно никто не ждал.
Она не смотрела ни на кого, кроме Хилберта. И всё это эффектное появление было спектаклем в первую очередь для него. Я только успела заметить, как на миг он сжал кулаки и коротко втянул носом воздух. А потом просто отвернулся, безжалостно разрывая их с Ренске зрительный контакт. И тогда взгляд девицы обратился ко мне. Может, она хотела убить меня им на месте, да не рассчитала сил – но то, что она хотела в него вложить, я прекрасно прочитала. И сильной раздражающей волной прокатилось по спине её нарочитое внимание. Я улыбнулась Ренске, надеясь, что вышло достаточно гаденько – и прежде чем отвернуться, увидела, как презрительно искривились её губы.
Она уселась рядом с антреманном, который оглядывал сестру с яростью и негодованием. И вновь стало тихо.
Служитель заговорил как ни в чём не бывало: размеренно, но вдохновенно. О том, что из мудрости и любви Хельда Светлого родились однажды необычные мужчина и женщина. Они дополняли друг друга, чтобы защищать мир от гнева Шада, от порождений его тяжёлого дыхания. Страж – сильный воин, способный победить существа, которые обычный человек одолеть не сумеет. И Ключ – женщина, которая одаривает его своей благодатью, открывая в нём способности, которых он раньше в себе не ведал. Они остаются связаны на всю жизнь. И Ключ в руках Стража – и должно хранить его, потому как силён воин в полной мере, только когда тот жив.
Наверное, поэтому Маттейс утратил некоторые силы после смерти жены. Потому и обеспокоился сначала тем, чтобы сын его взял в жёны Ключ, а затем и сам решил жениться, как старший рода, чтобы поделиться своей силой с остальными.
