Лес проснулся (СИ)

покосился в сторону загона, – надо будет номер запомнить. – Меня зачем позвал? – Ты бы мне поверил, расскажи я такое? – А как узнал о его похождениях? – Случайно. Один раз, в каптерку пошел ночью, за сгущенкой. Я в гараже дежурил, чаю захотел. Вижу Айдоса в коридоре нет, хотя он в карауле стоять должен. Смотрю в окно, а он из столовки в сторону свинарника идет. В свинарник! Он! Интересно стало. Пошел за ним, по-тихому. – И давно это было? – В ноябре еще. Стал посматривать. Он на каждое ночное дежурство сюда приходит. На свидание. Из учебки Айдоса перевели на танковый полигон под Тулой. Показатели по всем дисциплинам, у него были не ахти, а вот к технике обнаружился талант. Отправляли обслуживать рельсотроны к универсальным самоходным артиллерийским системам. Мы с Цезарем приготовили подарок и засунули ему в вещмешок. Подарок – то самое место, которое ему так понравилось у хрюшки. Аккуратно вырезанное и засушенное. Свинью кололи мы и скормили пацанам месяц назад. Сами, как и говорилось, не ели. Сказали только своим. Остальным не стали. Вся учебка давилась бы. Не от мяса, так от хохота. А так, чего добру пропадать? “Своими” было несколько ребят, с которыми скентовались в первые месяцы службы. Цезарь, Баха, Халк, Ака и Скиф, то есть я. Точнее Юрка, Бахыт, Колян, Славка и Олег, но имена на службе не приживаются никогда. Про Юрку, я уже говорил, почему Баха, тоже, думаю понятно. Халком мы звали Коляна, из-за его габаритов. Приключения зеленого гиганта показывали в кинотеатрах добрые два века. А со Славкой смешная история. Его, при поступлении, провожавшие пару раз “Ака” назвали. Он потом нам пояснял, что в детстве долго не разговаривал, только произносил все время “ака”, “ака”, “ака”. Так его и прозвали во дворе. Разумеется, и мы стали так звать. Через полгода, на посещении, его мать услышала, как мы его называем, устроила скандал. – Не зови его так! Он Слава! Под раздачу попал Баха, стоявший по ту сторону забора и по неосторожности обратившийся привычным именем к Славке. Поначалу опешивший от такого напора, Бахыт сменил растерянность на ехидную ухмылку. Ничего не отвечал, просто ухмылялся и смотрел на разгневанную родительницу, пока красный от стыда “Ака” – Славка не попросил его уйти. Баха ушел. Тощий, ехидный, драчливый, к вежливым просьбам относился с пониманием. Он был первым убитым из нашего выпуска. Погиб через год после окончания учебки. При распределении попал в 50-ю отдельную штурмовую бригаду. Они были в патруле. Здесь на Земле. Где-то у реки Хунза, в миротворческой миссии. На границе Индии и Пакистана. БМД-27, машина на воздушной подушке. Баха спрыгнул с нее прямо на мину. Мина старая, на металл над собой не сработала, а на прямой контакт – да. Бахе оторвало ногу, спасти не успели, умер от потери крови и шока. Перед смертью долго ругался, как нам говорили. Первым, но не последним. Меня прозвали Скифом не сразу. Четыре года в кадетском, я был “Дикий”. Это в разговоре опять всплыло, что я “из леса”. И в учебке первые несколько дней, звали “Дикарем”. Потом прапорщик Чемерис, знакомился с нами перед строем. “Кузнецов” – прокричал он. И на мое “я”, прозвучавшее неожиданно громогласно, назвал меня “Кузнечик зычный”. Полдня я был “Кузнечиком”. Вечером того же дня выяснилось, что “Кузнечик” в прошлом году уже был, и чтобы избежать путаницы, меня спросили, что-то вроде “а, так, по жизни ты кто?”. – Да вроде, как “дикий”, – подсказал кто-то из знакомящейся толпы цвета хаки. – Не-а. На “дикого” он не похож. – Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно, – кивнул я. – Чего?!! – Ну, как же? – напомнил я, казавшуюся мне широко известной строчку, – да, скифы – мы! С раскосыми и жадными очами! Так и прижилось – “Скиф”. Хотя я чуть было не стал Блоком. Глава 11 – Скиф! Ты чего творишь?! Мы не заведемся!! Ключа же нет!! Я влез в надстройку рубки катера и шарил руками по приборной панели, пытаясь разобраться в выпуклых светящихся дисках. Картинка напоминала полутемную стойку бара, заполненную подожженными коктейлями. И музыка! Выстрелы мелодию выводят! Что значит, быть под наркотой. Обезболивающее, вместе со спидами. Где-то между указателями положения руля, скорости и эхолотом, должна быть кнопка, снимающая блокировку двигателя. Знаю, я эту модель. Простейший экраноплан. Не нужен здесь ключ. Просто тумблер блокировки. Мозги продолжали работать в ускоренном темпе. Пузатый катер “Erpeton – 510 so”. Обтекаемый и с крыльями из каждой выпуклости. Недорогой, массовый, но с отличной скоростью. В отличие от базового “Erpeton – 510”, упрощенная модель. Младенец справится с управлением. В учебке курс был, как такие водить. – Есть!!! – заорал я, щелкая переключателем, – прыгайте! Мотор заурчал. Плавно, но шумно. Пацаны заскакивали на борт. – Здесь рация рабочая! Ефим, свяжись с орбитой! Зазвенело разбитое стекло рубки. Пули шли высоко. Автоматные очереди длинные и стволы у стрелков задирало. Но свистело над головой. Было весело. Да-да! Это потому, что я обдолбан. Катер оторвался от пристани и обдав пенной волной береговые кусты поплыл... нет, полетел по реке. Я взглянул в зеркало заднего вида. Плохо наложенные бинты на плече и на голове трепетали на ветру как флаги. Рожа опухшая и перекошена. Рванные клочья кожи собрались в гармошку и пробиваются сквозь повязку. За спиной автомат, на плече медицинская сумка. Красавчик! – Кострома, я Ручей, ответьте. Кострома, я Ручей, ответьте... Ефим терзал рацию. – Наверное, глушат. Нет ничего. – Да не могут здесь глушилки работать! Между собой-то они связь держат. Продолжай! – Куда плывем-то? – спросил Вжик. – Подальше отсюда! – Кострома, я Ручей, ответьте. Строительная площадка осталась позади, светлое пятно среди ночи уменьшалось с каждой секундой. Мы плыли уже пять минут, когда к шуму двигателя прибавился новый звук. Гражданские конвертопланы обычно тихие, но Twister 5707 – армейский реактивный тилтротор. Визжащий звук царапал воздух, казалось, что в гулкой трубе заперли сварливую тетку, и она там ругается с пылесосом. Цезарь подскочил ко мне и стал сдирать автомат с плеча. – Как они быстро! –