Звук слишком пронзительный, слишком громкий в каменном проходе, нарастающий эхом вверх по крышам, пробуждая комендантов, и вниз в старые подземные катакомбы, пробуждая упырей.
Селени судорожно делает вздох и вскакивает, в то время как ее кавалер Берилл становится цвета переспевшего яблока.
— Рен, во имя короля Фрэнсиса, что…?
— Ничего. Просто беги! — я хватаю ее за руку и толкаю к Бериллу, затем защелкиваю дверной засов, прежде чем помчатся за ними по узкому каменному проулку, который весь в грязи и булыжниках под нашими ногами. Стены гнилой древесины по обе стороны от нас, тонкая лента сапфирового неба, виднеющаяся сквозь дырявый карниз над головой.
Высокие, двухэтажные дома скользят мимо нас, темные и скрипучие, пока мы бежим сломя голову по извилистым улочкам. Левой рукой в перчатке я сжимаю запечатанный флакон, а правой поправляю тонкий плащ ближе к себе, укутываясь от леденящего холода, который пронизывает каждую выемку, каждый темный уголок нашего, более чем перенаселенного прибрежного города.
Позади нас, начинает звонить колокол во внутреннем дворе. Церковный страж.
— Сдаешь позиции, Рен, — я почти слышу, как говорят Сэм и Уилл.
— Наверху! — верещит Селени.
Я поднимаю голову и замедляюсь. В одночасье водопад помоев выливается на дорожку, на пятнадцать шагов впереди нас. Они разбрызгиваются на землю, стены и наши сапоги, пока женщина, закутанная в шаль и сбрасывающая их в окно, даже не удосуживается взглянуть на нас.
Вприпрыжку мы с Селени проскакали мимо кучи грязи в той же манере, что и в детстве, когда играли в прыг-скок вдоль реки Тинни. Мы ждем, пока Берилл осторожно ее обойдет, а потом поворачиваем за угол и снова бежим по узкому лабиринту еще множества других проходов.
Чуть выше середины улицы, которую по ширине пересекают кренящиеся холмики из хижин и аллей, мы добегаем до ступеней, которые пересекаем одним махом, и попадаем в центр мощеного сердца Пинсбери-Порт. А именно в забитый и дурно пахнущий послеобеденный рынок.
Взгляду открываются магазинные бутики и снующиеся туда-сюда люди, а высокий, эффектный флейтист, пытается заработать деньги, пока дети танцуют и хихикают. Я втаптываю свою подошву в землю, чтобы не задеть людей, впрочем, это не останавливает мое тело, и я продолжаю лететь прямо в человека, идущего перед магазином продающий травы.
— Взгляни… — мой сдавленный визг застревает в горле, когда лицо врезается в широкую спину господина, прямо между его массивными лопатками, именно в тот момент, когда Берилл и Селени останавливаются позади меня.
Бедняга отодвигается вперед достаточно, чтобы мое лицо отодвинулось от его влажного плаща рыбака.
— Извините, сэр, — с трудом произношу я. — Я…
Он оборачивается с темные глазами и темным взглядом, и мои слова пропадают, как влажные осенние листья, разбросанные у наших ног.
Ох.
Если бы я могла раствориться в воздухе как морская пена, я бы это сделала. Вместо этого, я стою на месте, с похищенной кровью в руке под раздраженным взглядом Люта Уилкса. Лучший рыбак в порту и школьный приятель, который учился двумя классами старше меня, пока пару лет назад я не перешла на домашнее обучение, а он должен был помогать своей семье на траловой лодке своего покойного отца. На его полных губах осталась та же трещина, от которой девушки приходили в дикий восторг. Та самая, о которой я несколько раз задавалась вопросом, была ли она на самом деле создана для поцелуев. Однажды я представила, как вскрываю его лицо, чтобы это узнать.
Глаза Люта отражали бурю эмоций, предположительно прервав его в каком-то деле. Его хмурый взгляд мелькал между моим растрепанным внешним видом, запятнанными трупом руками, помятому плащу и волосами, которые в какой-то момент распустились из пучка и стали как лес диких шиповников. В его взгляде медленно появляется осведомление, пока он смотрит то на Берилла, а затем на тяжело дышащей Селени согнутой пополам.
Спустя две секунды, его внимание снова переключается на меня. И вместе с этим, в его глазах появляется нечто благостное, по обыкновению отражающие цвет земляного погреба за домом Сары Гетрис, о котором никто из нас не должен знать, но в котором мы все равно продолжали слоняться.
Я моргаю, и кожа на моих запястьях становиться цвета граната. Мои кровавые пальцы, покрытые перчатками, внезапно кажутся очень кровавыми, а мои волосы очень растрепанными. Всё, о чем я могу думать — что, может быть, все эти разговоры про прилив чувств, всё же имели смысл, потому что они довольно таки анатомически сбалансированы.
— Рен, какого лешего? — Селени полу-смеётся, полу-вопрошает. — Ты включила сигнал тревоги!
Я сглотнула и кивнула в ее сторону, но мой взгляд все еще на Люте, который пахнет солончаками, утренними морскими приливами и свободой. Его кожа стала более загорелой, с того последнего раза, когда я врезалась в него несколько месяцев назад, и Рой Беллоу назвал моего Па сумасшедшим, а мою маму независимой женщиной. Тогда, Лют помогал своей маме и брату в магазине стекольщика, где я «одалживала» специфический набор увеличительных стекол. Лют неодобрительно посмотрел на Роя. Но я взяла на себя ответственность высказать, что быть сумасшедшим и независимым намного лучше, чем быть испуганным ручным зверьком.
Этого определенно не стоило говорить.
С того случая, Рой дважды пытался напугать меня в переулке.
Лют немного наклоняет голову вниз, и прядь черных волос падает вперед, и вместе с солнечными лучами, подхватывающими его темные ресницы, отбрасывает тень в виде россыпи тонких линий по загорелым щекам. Как свет от вечернего костра. Он с умным видом поднимает одну бровь, будто понимает в чем дело, и бросает легкую улыбку.
— На этот раз вы хотя бы спрятали тело, мисс Теллур?
Я прикусываю щеку и замираю.
— Тело? Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Уилкс.
Он бросает быстрый взгляд позади нас, затем сжимает эти невероятно симметричные губы и кивает на мои окровавленные перчатки. — Я полагаю, одна из ваших словесных речей, избавила Порт от еще одного глупца.
Ямочки. Глубокие, искренние, и дурацки отвлекающие, пока моя голова пытается обработать его слова. А когда поняла, я нахмурилась и почувствовала, как краснеют щеки. Ох. Я фыркаю.
— Если бы избавились от такого глупца, мистер Уилкс, то это ему было бы на благо и наверняка заслуженно.
Он посмеивается. Повседневный тон его голоса и взгляд серых глаз заставляют мою голову кружиться, как приторный запах рынка, оказывая влияние на мои чувства. Я хмурюсь, потому что у меня нет намерений ощущать такую сентиментальность, особенно в окружении Берилла и Селени. Поэтому, разумеется, я делаю единственное, о чем могу думать.
Я бросаю свирепый взгляд.
— Рен, я спросила, что случилось! — Селени стучит по моей руке.
